Охота на джокера
Шрифт:
«Я так сочувствую вам, мадемуазель!» — хочет сказать Конрад. Но вместо этого вдруг довольно глупо спрашивает:
— Почему же?
— Потому что я уговорила своего жениха, и он покинул сегодня город. Простите, что не дала вам полюбоваться спектаклем.
Конрад задумывается, что, если бы, скажем, он был в этой истории на месте жениха, то какими, интересно, аргументами можно было бы убедить его отказаться от обещанного. А незнакомка продолжает:
— Впрочем, могу предложить другое развлечение, не хуже. Понимаете, господин ван Глек… Понимаете,
— Мадемуазель, я был бы счастлив, — говорит Конрад, — но дело в том, что билет…
— Не беспокойтесь, — перебивает его невеста, — деньги я захвачу с собой. Иначе — что за побег? В Арженте сочтемся. Минут через пятнадцать осторожно уходите из зала, обойдите дом и ждите. Я спущусь. По рукам?
— Я вас жду, — шепчет Конрад и быстро пожимает маленькую узкую ладонь.
За портьерой скрыта потайная дверь, в ней и исчезает незнакомка.
Через минуту появляется Пикколо с ворохом сплетен.
Жених, оказывается, по неизвестной причине разорвал помолвку. Страшный скандал. Никаких перспектив в смысле обеда.
— Понятно, — говорит Конрад. — Рич, у тебя в Геспериде не осталось никаких дел?
— Да нет, вроде. А что?
— Очень хорошо. Значит, сегодня мы уезжаем.
— Куда это? — спрашивает Пикколо.
— Как это куда? — удивляется Конрад. — В Аржент, разумеется.
И они ужинали в тот день в каюте маленького парусника жареной рыбой и сладкими пирожками, которые прихватила с собой запасливая невеста.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПРОШЛОЕ НАСТУПАЕТ, ПЯТЯСЬ
Рида забралась на чердак и устроилась на полу у окна, в узком проеме, упираясь спиной в старый сундук, а ногами — в груду битой черепицы.
(Черепицу бросили здесь «ненадолго», когда чинили крышу, и уже лет семь не могли убрать.)
Это был очень старый тайник. Рида и прежде не раз сиживала здесь, когда ей нужно было побыть одной и «собрать себя заново».
Майкл с утра уехал в город. Его Бургмейстерство все же не хотел отпускать такого гостя, не получив с него никакой прибыли. Сегодня он продемонстрирует мейнхеера Гравейна нескольким десяткам почитателей его таланта, прогуляется с ним по картинной галерее, отобедает и изопьет.
А вечером Майкла ждет концерт в соборе. И витражи будут переливаться и менять рисунок, следуя за звуками органа. Может быть хоть это вознаградит великого писателя за его беспорочную службу на благо граждан Дреймура.
«А потом появится «Любовь в старинном соборе», — подумала Рида. — Хотя тут скорее пахнет «Любовью под кровавой луной».
Сама Рида за сегодняшнее утро уже отправила с собственным гонцом письмо Клоду, а также избавилась от двух камней, тяжко лежавших на ее совести. Написала отцу и матери Юзефа и своим родителям.
Первое письмо было по-настоящему тяжелым — ритуальные фразы повторять не хотелось, а искренне писать полузнакомым людям она была не в состоянии.
Зато второе — легким до предела. Рида не сомневалась, что Ларсены и без того прекрасно осведомлены о ее делах. И не сомневалась, что ответа на свое письмо она не дождется никогда.
«Слишком сильно я их напугала десять лет назад. Полной нереальностью, необъяснимостью своих поступков.
Действительно, наверно, не очень приятно узнать, что родная дочь больше не играет в твои игры. Более того, непонятно, в какие игры она играет, и какие силы при этом использует.
В конце концов, мне просто бросили Аржент, как выкуп за всеобщее спокойствие. Никто тогда представить себе не мог, что я найду серебро.
А между тем не было ничего проще. Клод мне когда-то внушал: «Любой человек знает ответы на все вопросы. Просто надо забыть свое «не знаю» и ответ всплывет. Потому что там, у тебя внутри хранится весь мир, и все связи и законы, которые его скрепляют.
На самом деле, конечно, никто не знает так ли это. Но если ты сможешь поверить, это тебе сильно поможет в жизни».
Я поверила.
Кстати, если кто-то думает, что серебро я нашла сама, он полный дурак. Так еще можно вообразить, что и войны выигрывала я сама. Я только джокер. Я не полководец, не строитель, даже не политик. Я — чужой сон.
Я долго и придирчиво выбирала горного инженера — молодого, не упертого, с некоторым опытом. Выбрала, пригласила в Аржент, и Якоб, как всегда, заплатил, не скупясь.
И когда инженер начал работать, я стала играть с его снами. По ночам он превращался в гнома и путешествовал сквозь горные породы, как пловец в реке. Он действительно знал все, что было нужно, просто не мог это увидеть. Я ему помогла.
А через три месяца он нашел жилу. Не во сне — наяву».
Рида встряхнулась и состроила своему отражению в мутном стекле недовольную гримасу.
«Не самолюбованием надо заниматься, а подумать, кем мог быть этот таинственный ученик Юзефа. Если ты вправду знаешь ответ на все вопросы».
Но думать не хотелось. Беспокойство, которое загнало ее сюда, не отпускало.
Оставалось одно-единственное средство — пойти побродить. На десятом-пятнадцатом километре ясность мыслей должна вернуться. Заодно поглядеть на окрестности, раньше на это не было времени.
«А если кто-то следит сейчас за мной так, как следят джокеры, он не упустит этого случая»
День сегодня совсем не похож на вчерашний.
Если запрокинуть голову, то увидишь, как где-то на страшной высоте гуляет ветер, тащит серые в комьях облака. В просветы между ними порой высовываются бледно желтые пальцы солнца.
Лес и река на горизонте то озаряются нестерпимо ярким светом, так что видна каждая веточка, каждый отблеск на спине волны, то снова уходят в тень.
Здесь внизу тишина, стоячий воздух, лишь изредка сухой ветерок затарахтит листьями, швырнет к ногам горсть пыли.