Охота на джокера
Шрифт:
— Зачем, госпожа?
И она отвечает спокойно, как бы между прочим:
— Надо же их как-то оттуда выгнать.
Она беседует с офицерами, о чем-то договаривается, и шлюпка отплывает. Рида на веслах, горбун на руле. Впрочем, руль сегодня не слишком нужен. Рида и сама неплохо управляется. Выбрав узкий язычок пляжа, она аккуратно сажает лодку на песок.
Спрыгивает, осматривается, запрокидывает голову.
— Так, вон та площадка, похоже, подойдет. Ну, с Богом.
Они долго ползут наверх по еле заметной тропинке. Из-под ног текут струйки песка. Рюкзаки
Наконец они выбираются на маленькую полянку ближе к вершине острова. Пикколо ставит палатку. Рида садится, смотрит на море.
Тот момент, когда она ушла за Темную Завесу, Пикколо, как всегда, проворонил.
Минут через десять он почувствовал первый толчок. Земля под ногами вдруг провалилась на ступеньку вниз, потом вернулась назад. Несколько секунд и снова толчок, посильнее.
Потом Пикколо уже лежит на земле, вцепившись пальцами в траву, и уговаривает себя, что все это лишь иллюзия. Остров ходит ходуном.
Потом слышится страшный треск, будто рвутся жилы земли, и воспаленный язык лавы медленно ползет откуда-то из недр острова в море.
Пикколо закрывает глаза, ждет, пока земля успокоится. Потом подходит к обрыву. Вода в бухте все еще дымится. А на море во всю кипит драчка. Пираты, разумеется, не вынесли психологической атаки и ударились в бегство. Прямо в объятия аржентских кораблей.
— Порядок? — спрашивает Рида.
Она снова сидит на том же месте, будто никуда не исчезала. Только бледная до прозрачности, и губы синие.
— Порядок, — отвечает Пикколо. — Режут друг друга, как заведенные.
— Ну и хорошо. Тогда я — спать, — и она заползает в палатку.
Пикколо, которому подобные приключения не впервой, отправляется на поиски родника. Имеется настоятельная потребность остудить голову. Да и Риде, когда она проснется, холодная вода не помешает.
И тут на полянке появляется незваный гость: Конрад.
Как только в победе Аржента не осталось сомнений, он бросился на остров, чтоб первым сообщить эту новость Риде. В драке он заработал очередную царапину, ничего не ел с утра, полдня жарился на солнце. Но что значат все эти мелочи по сравнению с силой любви, которая тащит его к ногам его Дамы?
И вот он откидывает полотнище, закрывающее вход в палатку, и произносит фразу, которую твердил всю дорогу — и в шлюпке, и пока лез по откосу наверх:
— Радуйся, госпожа, мы победили!
И тут же понимает, что фраза невероятно дурацкая, да и сам он выглядит круглым дураком.
Он всегда знал, что Рида особенная, не такая как все, но всегда считал, что это мило и замечательно. Всегда, но не сейчас.
После яркого солнца ему кажется, что палатка заполнена густым фиолетовым туманом. И за этим туманом лежит она, самая прекрасная на свете женщина, изжелта-бледная, постаревшая разом на двадцать лет. Лежит неловко, словно брошенная кукла.
Свет бьет ей в лицо, она открывает глаза и смотрит на Конрада зыбким бессмысленным взглядом (обычный взгляд проснувшегося человека, возведенный в десятую степень), и что-то спрашивает.
Но что, он уже не слышит. Все вокруг
Когда он очнулся, она, слава Богу, была уже здешняя, обыкновенная, такая, какой он ее знал и любил. Терла ему виски и улыбалась виновато. Словно девочка, которая бегала куда-то без спросу. Извиняющимся голосом сказала:
— Это ничего, выброси из головы. Просто там было слишком много моей магии.
Это «ничего» означало для Конрада «все». Ни до прихода Пикколо, ни после они об этом случае не говорили.
Конрад чувствовал себя как маленький ребенок, который слишком близко подбежал к морю, и его окатило холодной водой. Он увидел самый краешек, тоненький серпик другого мира и понял где-то в самой глубине души, что с него достаточно.
Он ни на секунду не переставал любить Риду, но ответь она сейчас на его любовь, он не знал бы, что делать. Взять ее с таким «приданым» он бы не решился.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГОРОД КЕНТАВРА
Список, неожиданно для всех, оказался длиной в одну строчку.
Некто Питер Крашевски, художник, нанятый Юзефом примерно год назад, уехал из Дома Ламме за месяц до смерти мастера иллюзий и проживает с тех пор в Хироне — городе-крепости на берегу моря. Вроде бы все приметы, о которых говорила Рида, сходились.
— И что особенно подозрительно, никаких картин его кисти в доме так и не появилось, — добавила она, грозя пальцем неведомому художнику. — Пускай объяснит, как так получилось.
Они с Майклом выехали в тот же день после обеда. Рида кусала губы от нетерпения, как девочка, которую впервые взяли на ярмарку. Землянин видел, как она нервничает, поэтому отвечать не стал, а предпочел молча созерцать пейзажи Аржента.
Удивительно, но он быстро притерпелся к постоянным толчкам и покачиванию коляски (дорога была далеко не идеальной) и начал получать от путешествия удовольствие.
«Кто знает, может, Мария вместе со здешним святым Домеником и правы, и без всяких романтических штучек вроде лошадок, руин, замков и вековых деревьев человек никогда не будет чувствовать себя полноценно счастливым? лениво размышлял он. — Впрочем, всему есть предел. Посади меня сейчас в седло, и романтика мгновенно встанет мне поперек горла».
Долина реки плавно прогибалась, пенилась зелеными рощами, словно вода, переливающаяся за край чаши. Река, оставив позади Аргенти-сити, так же, как и они, катила к морю, не торопясь, но и не медля. И имя у нее было самое подходящее — Рея.
Кое-где синели в низинах маленькие озера.
Потом земля стала желтее и суше, зелень темнее, река уже. Все чаще она скрывалась в каньонах, меж глинистых откосов, изрытых норами.
Иногда из нор вылетали узкокрылые птицы с голубыми брюшками — дальние родственники птеродактилей, атаковавших путешественников на Гелии. С презрительным цыканьем они проносились над коляской, держа строй, словно военные самолеты, делали широкий разворот и возвращались к реке.