Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]
Шрифт:
Аннамурадов был в своем репертуаре, он надиктовал и заставил посыльного выучить целую притчу о древнем шахе Ахмад-бее. Звучала она так:
Много-много лет назад жил-поживал то ли в Кордовском, то ли в Бухарском халифате богатейший шах Ахмад-бей. У него было много золота, много земель и много подданных, верных ему и ладивших между собой. И только настоящей власти не хватало шаху. Когда стал Ахмад-бей собирать людей на войну, оказалось, что воевать они не хотят и все дружно пытаются разубедить владыку в необходимости решительных действий. Но шаху была нужна именно военная победа, и он призвал к себе мудреца.
«Скажи, мудрец, как сделать,
Шах Ахмад-бей так и поступил: у одних похищал жен, у других — коней, обвинял в этом третьих, у которых выкрадывал оружие, придумывал гадкие слова, какими подданные якобы награждали друг друга. Доходило и до стычек, двое или трое погибли в кровавых междуусобицах, но зато когда шах вновь приказал идти на войну, отправились все как один и войну завершили победоносно.
Шах Ахмад-бей стал ещё богаче, а главное, почувствовал, что власть его теперь и впрямь безгранична. Только одно беспокоило владыку. В нем поселился страх. Простой человеческий страх смерти, о котором он и не подозревал раньше. И шах вновь призвал к себе мудреца.
«Я самый сильный?» — вопросил он. «Да, — ответил мудрец, — теперь ты самый сильный». «Но тогда почему мне страшно жить?» «Потому что все против тебя, — ответил мудрец. — Когда ты перессорил подданных, власть твоя сделалась тверда как дамасская сталь, но жизнь стала хрупкой, как глиняный кувшин. Так бывает всегда. Это закон, установленный Аллахом». «Почему же ты не сказал мне об этом раньше?!» — воскликнул шах Ахмад-бей. «Ты не спрашивал», — ответил мудрец.
А в конце этой сказочки Фарид добавил пару слов от себя:
«Ты тоже не спрашивал меня, Дитмар, но я предупреждаю: остерегайся, и если мечтаешь о спокойной жизни, лучше остановись сегодня».
Черт бы их побрал, этих турков!
Когда Дитмар сердился, он про себя не только туркменов и азербайджанцев, но и арабов, и таджиков, и даже индусов турками называл. Восточные люди, они и есть восточные люди. Слова в простоте не скажут! Все умничают, все советы дают, все у них иносказательно, а копни поглубже — думают только о себе. Предупреждает он! Как же! За шкуру свою трясется. Остановись, говорит. По-доброму так, а сам между строчек угрожает, сволочь. Почуял, почуял азиатским своим чутьем, кто теперь на очереди. Не случайно так быстро исчез из Москвы. Даже на похоронах Лазаря не был. Улизнул, затаился в проклятом «Бухарском халифате». Да от карающей десницы не скроешься, презренный! За отступничество во все века полагалась только смерть…
Обдумывая в тот день послание Фарида, Линдеманн обнаружил внезапно, что думает по-арабски и вот именно такими вычурными, архаичными фразами. И новая жгучая волна ненависти опалила мозг, захотелось тут же вызвать начальника группы особых акций и немедленно разработать вместе с ним схему ещё одной специальной — среднеазиатской — операции. Но он понимал, что этого нельзя делать. Эмоции — одно, а строгий расчет — совсем другое. Должно пройти хотя бы несколько дней. Пусть аналитики просчитают последствия, дадут прогноз, быть может, тогда…
И вот эти
Линдеманн усмехнулся про себя: надо же, он мысленно уже похоронил Швиммера! А ведь в ближайшие дни будет совсем не до него. Да и стоит ли вообще тратить время и деньги на устранение этого придурка?
Дитмар вытер внезапно вспотевшее лицо полотенцем и, положив ракетку на шезлонг, проговорил, наконец:
— Это очень скверно, Ника. Почему ты мне сразу не сказала?
— Было такое хорошее настроение. Не хотелось его портить. Я ждала тебя с самого утра, ты приехал, как обещал, мы сыграли шесть замечательных сетов. Три — три — достойный счет! Разве ты сумел бы принимать мои подачи после такого дурацкого письма?
Ника играла в теннис лучше Дитмара, и он всегда немножко комплексовал по этому поводу. Семь лет разницы в возрасте, спортивное прошлое, более нормальный образ жизни — все понятно в принципе. И тем не менее: мужчина проигрывает женщине — не порядок!
— Я смогу принимать твои подачи и теперь, — обиженно сказал Дитмар. — Даже лучше буду их принимать. Пойдем обратно на корт. Еще хотя бы один сет. Я не устал. Правда.
— Хорошо, — улыбнулась Ника. — Только ответь мне, почему это настолько скверно — бегство Франца? Неужели так трудно найти нового референта?
— Да его и искать не надо. Место Франца, разумеется, займет Габриэль. Но дело в другом. Сам факт неприятен. Он убежал, как… — Дитмар замялся, ища подобающее моменту слово. — …как крыса…
— С тонущего корабля, — автоматически продолжила Ника.
Дитмар вздрогнул.
— Ты понимаешь, что ты сейчас сказала?
— Это ты сам сказал. Крысы. Они бегут с погибающего корабля. Просто такая идиома. Я правильно употребляю термин?
Дитмар не ответил, у него вдруг потемнело в глазах. От усталости? От злости? От страха? Что вообще происходит?! Сегодня вечером он спросит об этом у Юрки. Обязательно спросит, Но до вечера ещё надо дожить… Господи, что за мысли такие?
Он только злобно прошипел после паузы:
— Я не собираюсь тонуть. И никаких кораблей топить не собираюсь. Понимаешь, никаких! Очевидно, нам просто пора отдохнуть. Ну, хотя бы три дня. Переключиться на что-то, выкинуть из головы все проблемы. Иначе — сойдем с ума. Давай слетаем, например, на Таити. Мы там не были ни разу. Или на остров Пасхи.
— Возражений нет, — кивнула Ника. — Полетели прямо сейчас.
— «Прямо сейчас!» Ты забыла: у нас сегодня гость.
Ничего она не забыла, не могла забыть о таком — просто предпочла бы не встречаться с этим гостем. Странная дружба мужа с её давним любовником никогда не нравилась Нике. Слишком серьезно относились к ней и тот и другой, и чисто по-женски она всегда боялась этих встреч. Мало ли что придет вдруг одному из них в голову! Женщина, ставшая яблоком раздора — это пострашнее ритуальных оскорблений и невозвращенных долгов. Это — кровная вражда. Однажды она так и сказала Дитмару. Он попытался успокоить её, объяснив, что идеально владеет собой, что не с гор спустился, что дуэли считает смешной архаикой, да и к вендетте какой-нибудь сицилийской относится весьма иронично. Мол, люди образованные и воспитанные должны быть выше этого. Да и представить только: какая бездна лет прошла!