Охота на героя
Шрифт:
– Что-то не так?
– А? Ничего. Просто умер один знакомый - ты его не знаешь.
– Жаль, что умер, - искренне сказал парень.
– Кто?
– Его звали Монн.
– Монн?!
– Ты знал его?
– Да. Как, впрочем, и тебя, Андрхолн. Однажды ты уже впустил меня в селение через эту самую дверь. Вместе с Мнмэрдом и Одмассэном.
– Тогда с ними был еще долинщик по имени Ренкр, - медленно проговорил начальник стражи.
– Но он умер в котловане льдистых змей.
– Как видишь, не умер.
– Вижу. Теперь вижу, - кивнул старый вояка.
– С
– Спасибо.
– Они обнялись, хлопнули друг друга по спине.
– Так что же здесь произошло?
– спросил наконец Ренкр.
– Монна убили.
– Кто?
– Да так...
– Андрхолн опустил взгляд.
Стоявший рядом стражник помоложе опасливо покосился на Ренкра.
– Кто?
– спросил тот снова.
Андрхолн вздохнул:
– Долинщики.
"Конечно, он же должен был пойти в Хэннал, чтобы переговорить о мире. Но как же так?"
– Как же так?
– Да вот так, - нахмурился Андрхолн.
– Сам узнаешь.
– Где мне искать Одмассэна?
– спросил альв.
– В Пещере Совета. Там нынче все собрались. И мы бы были, да Одинокий попросил пойти подежурить.
– Спасибо.
– Ренкр кивком подозвал Скарра, и они побрели коридором к Пещере.
Сейчас селение не выглядело, как раньше, вымершим. Да, как и прежде, по пути почти не встречались горяне и факелы горели лишь в самых важных местах - но теперь тут воцарилась скорбь. Она ощущалась везде, во всем, словно наполнила собою воздух, заставила по-иному плясать лепестки огня, тоскливее висеть шкуры на входах.
После всего случившегося на вершине Горы и в ее Сердце не узнать сие чувство было невозможно. Ренкр узнал. И Скарр, с которым они переглянулись, - Скарр, судя по выражению глаз и носа, тоже узнал.
Странники добрались до Пещеры Совета и здесь услышали гул, сотрясавший эту скорбную тишину. Скамьи в пещере оказались заняты горянами, и, хотя оставалось достаточно свободных мест, было заметно, что тут собралось почти все селение.
Там, где раньше сидели за столом члены Совета, теперь древним деревом возвышался Одмассэн. А рядом с ним вещал, швыряя слова в толпу, некто, Ренкру незнакомый. То есть, может быть, он когда-то и видел это лицо, но лишь мельком и уж точно - не запомнил ни имени, ни обстоятельств встречи.
Теперь долинщик изучал узкое лицо, с маленькими куцыми усиками над верхней губой, с бородкой клинышком, с узкими искривленными губами, смотрел в блестящие, черные (точно два таракана) глаза с короткими ресницами, смотрел и чувствовал, что все это несет ему - и не только ему - неминуемую гибель.
Они с троллем тихонько вошли и, стараясь не привлекать лишнего внимания, примостились на ближайшей скамье. В отличие от достопамятного дня суда над паломниками стражников у входа не было, так что долинщику и Скарру удалось пробраться внутрь почти незамеченными. Кое-кто из горян повернул головы, чтобы взглянуть на вошедших, но тут же снова обратили свое внимание на говорящего.
– Этому нужно положить конец!
– твердил оратор.
– Это не может продолжаться и дальше. Мы послали к ним парламентера, нашего мудрого, безобидного Монна, а они, вместо того чтобы выслушать его, подняли
А в долине, где много места, где могли бы жить все мы, - там предпочитают плевать нам в лицо! Сколько можно терпеть?! Сколько?!
Вы спросите меня: как нам быть?! Ты хорошо говоришь, Кэнхад, - скажете вы, хорошо говоришь, но что за твоими словами? Что нам делать? Я отвечу вам. Что вы делали, когда льдистые змеи приползали ко входам в селение и пытались проникнуть внутрь? Что вы делали, когда они нападали на ваших детей? Вы убивали тварей, чтобы не умереть самим. Вот он, величайший закон мироустройства: убивать, чтобы не быть убитым! Следуйте же ему, слышите, горяне!
– следуйте, ибо иначе вам суждено погибнуть - нам суждено погибнуть! Не знаю, как другие, а я хочу жить; и хочу, чтобы дети мои тоже жили - и жили бы при этом счастливо!
Все находившиеся в пещере восторженно закричали в едином порыве действовать, чтобы добыть для своих детей этот сочный, заманчивый кусок счастья, так красочно описанный Кэнхадом.
– Слова, недостойные того, чтобы их произносили в подобный день! громко и отчетливо выговорил Одмассэн, доселе молчавший.
– Сегодня мы похоронили Монна, так можно ли сегодня...
– Ты прав, - с поклоном прервал вэйлорна Кэнхад.
– Поэтому пускай все, кому небезынтересна судьба собственного селения, завтра приходят после утренней трапезы сюда, в Пещеру, и мы решим, как нам быть.
С этими словами он спрыгнул с возвышения и направился к выходу. Его тотчас окружила группа альвов средних лет - было видно, что он - их вожак и все они преданы ему душой и телом. Остальные тоже начали понемногу расходиться.
Только Одмассэн все так же возвышался в центре Пещеры, провожая уходящих долгим тяжелым взором.
Долинщик был поражен тем, что кто-то совершенно посторонний позволил себе так говорить, а Одинокий разрешил это делать - по крайней мере, молчал так долго. Еще больше Ренкра расстроило то, что именно долинщики оказались виновны в смерти Монна (хотя он все еще надеялся, что последнее - лишь ошибка, недоразумение, неправильно понятое стечение обстоятельств).
Ренкр дождался, пока большая часть горян покинет Пещеру, и начал спускаться вниз, к Одинокому. Тот все еще стоял недвижимый и думал о чем-то своем. Звук шагов долинщика вывел Одмассэна из состояния задумчивости. Он рассеянно посмотрел вверх и увидел того, кого, наверное, сейчас ожидал увидеть менее всего.
– Ты?!
– не сказал - выдохнул он, изумленно поднимая кверху седые брови.
– Да. Я же обещал вернуться.
– Ты слышал все, что говорилось?
– помрачнел Одинокий.