Охота на канцлера
Шрифт:
Полчаса спустя бледный Тюренн стоял перед огромным, похожим на театральную сцену столом банкира.
Вальман встал, заложил руки за спину и начал медленно прохаживаться вдоль стены. Глаза Тюренна со страхом следили за согнутой в вопросительный знак тщедушной фигурой банкира.
Сзади Вальмана висели авторские гравюры Шагала и перед глазами Франсуа все время маячили суровые пророки древнего Израиля и сцены Страшного Суда.
— Что мне с тобой делать? — внезапно остановился Вальман.
Тюренн смог лишь выдавить в ответ жалкую улыбку.
— Из-за тебя я чуть не погиб. А в моем возрасте к жизни относишься гораздо бережнее, чем в молодости. Ценность каждого прожитого дня возрастает неизмеримо!
Тюренн дернул кадыком, проглатывая скопившуюся слюну.
— За то, что ты сделал со мной, я уничтожу тебя. Сотру в порошок, — сладострастно произнес банкир. — Нет, ты будешь жить. Я не стану марать свои руки убийством. — Он поднес к глазам белые ладони, внимательно рассматривая их. — Эти руки никогда не знали крови. Но я сумею так отравить твое существование, что смерть покажется тебе желанной. Ты будешь страстно мечтать о ней и, быть может, решишься воплотить свою мечту в действительность.
— Но… я… — задыхаясь, проговорил Тюренн.
— Прочь! — закричал Вальман. — Чтобы ноги твоей здесь не было!
Все рушилось в жизни Тюренна. Лицо его сразу размякло, как у старой потасканной бабы. В глазах затаилась боль и печаль. Сгорбившись и шаркая ногами, он вышел из кабинета банкира.
Германия (Бонн)
Кунигунда вернулась из поездки по Италии загоревшей, посвежевшей и счастливой. Обретя любовника, она получила тот прочный внутренний покой, которого ей так не хватало в жизни.
Министерша не афишировала своих отношений с Мюллером. После Италии они встречались один, максимум два раза в неделю. Благодаря профессии майора, привившей ему навыки секретности и конспирации, об этих встречах не знала ни одна посторонняя душа. Обычно они происходили в загородных виллах и сельских домиках, которые Эрик снимал на два-три дня.
Отто не мог знать деталей. Но Кунигунде казалось, что он о чем-то догадывается. Словно боясь потерять жену, он стал милым, нежным и добрым. Старался выкраивать как можно больше времени из своего напряженного расписания для того, чтобы побыть дома, сходить с супругой в театр, провести время на природе. Он стал делиться с Кунигундой своими служебными проблемами, много рассказывал о работе. Постепенно его жена узнавала о жизни министерства обороны и вооружений, об интригах и противоречиях, которые незримо присутствовали в его недрах.
Оглядываясь назад, Кунигунда не могла скрыть удивления внезапно навалившимся на нее счастьем. Получив любовника, она вернула себе и мужа. Неизвестно, что было лучше: восхитительные часы, проведенные на измятых простынях в объятиях Эрика, который, казалось, знал все о плотской любви и удовлетворял самые неожиданные желания Кунигунды, или неторопливые беседы с Отто перед потрескивающим камином, во время которых женщина узнавала о том, что радовало и огорчало мужа в офисах его министерства в Бонне, на полигонах, где испытывались новейшие образцы вооружения, и в воинских частях.
Закурив сигару, Гельмут Фишер принялся изучать восьмистраничный доклад Роммеля. Он был составлен на основе донесений агента «Цветок». Это была кодовая кличка майора Эрика Мюллера.
Прочитав доклад, канцлер скомкал его и, размахнувшись, бросил в камин. Огонь жадно пожрал листки.
«Цветок» не сообщал ничего особенного. Отто фон Мольтке ругал мягкотелость Фишера. Жаловался, что ему не дают в полной мере наращивать военную мощь Германии. Делился с Кунигундой соображениями по поводу безопасности канцлера, ругал на чем свет стоит польских террористов. По его словам, они в самое ближайшее время поклялись расправиться с Фишером.
Ничего нового канцлер не узнал. Да это и не было главным. Самым существенным являлось то, что за министром обороны и вооружений был установлен практически полный контроль. Отныне он не мог совершить неожиданных поступков. Через Эрика Мюллера Фишер получил доступ в святая святых Отто фон Мольтке — к его семье и дому. Образно выражаясь, канцлер держал руку на пульсе министра, сидевшего под стеклянным колпаком, искусно отлитым Генрихом Роммелем.
Афганистан (Кабул)
Вытянув ноги вперед, Лех блаженствовал в мягком кресле «Боинга-747». Новенький лайнер был недавно куплен компанией «ЛОТ» специально для обслуживания сверхдальних маршрутов.
До посадки в Кабуле оставалась еще уйма времени. Целых три часа. По салону «Боинга» медленно двигалась стюардесса в синей форме и вполголоса предлагала пассажирам напитки.
— Пиво, вино, лимонад? — спросила она Леха.
Анна Карбовская старательно делала вид, что не знает этого пассажира.
— Вино…
— Посмотрите, пожалуйста, — протянула стюардесса Леху карту вин.
Мазовецкий выбрал итальянское «Монтепульчано» и стал медленно тянуть его из высокого тонкостенного бокала.
Кабул поразил Леха своими низкими домами: ни один из них не достигал четырех этажей.
На пыльном горизонте желтели невысокие горы. Над ними синело небо без единого облачка. Стоявшее в зените солнце быстро нагревало крышу «мерседеса». Однако воздух здесь был исключительно чистым и после варшавского казался настоящим бальзамом. «Вот что значит отсутствие крупных заводов, — думал Мазовецкий. — В средневековье тоже есть свои прелести…»
Дорога то и дело петляла. Лех удивлялся, как водитель ухитряется все время поддерживать скорость на уровне ста двадцати километров в час.
Пейзаж был настолько однообразен, что поляку вскоре наскучило смотреть в окно. Вздохнув, он закрыл глаза и задремал…
Мазовецкий остановился во второсортном кабульском отеле, не желая привлекать к себе особенного внимания. С утра он отправился в один из многочисленных гаражей и взял напрокат под чужим именем старенькую «мицубиси-паджеро».
Подъехать близко к базару ему не удалось, так как улицы Кабула здесь оказались настолько заполненными народом, что для транспорта уже не оставалось места.