Охота на канцлера
Шрифт:
Полчаса спустя бледный Тюренн стоял перед огромным, похожим на театральную сцену столом банкира.
Вальман встал, заложил руки за спину и начал медленно прохаживаться вдоль стены. Глаза Тюренна со страхом следили за согнутой в вопросительный знак тщедушной фигурой банкира.
Сзади Вальмана висели авторские гравюры Шагала и перед глазами Франсуа все время маячили суровые пророки древнего Израиля и сцены Страшного Суда.
— Что мне с тобой делать? — внезапно остановился Вальман.
Тюренн смог лишь выдавить в ответ жалкую улыбку.
— Из-за тебя я
Тюренн дернул кадыком, проглатывая скопившуюся слюну.
— За то, что ты сделал со мной, я уничтожу тебя. Сотру в порошок, — сладострастно произнес банкир. — Нет, ты будешь жить. Я не стану марать свои руки убийством. — Он поднес к глазам белые ладони, внимательно рассматривая их. — Эти руки никогда не знали крови. Но я сумею так отравить твое существование, что смерть покажется тебе желанной. Ты будешь страстно мечтать о ней и, быть может, решишься воплотить свою мечту в действительность.
— Но… я… — задыхаясь, проговорил Тюренн.
— Прочь! — закричал Вальман. — Чтобы ноги твоей здесь не было!
Все рушилось в жизни Тюренна. Лицо его сразу размякло, как у старой потасканной бабы. В глазах затаилась боль и печаль. Сгорбившись и шаркая ногами, он вышел из кабинета банкира.
Германия (Бонн)
Кунигунда вернулась из поездки по Италии загоревшей, посвежевшей и счастливой. Обретя любовника, она получила тот прочный внутренний покой, которого ей так не хватало в жизни.
Министерша не афишировала своих отношений с Мюллером. После Италии они встречались один, максимум два раза в неделю. Благодаря профессии майора, привившей ему навыки секретности и конспирации, об этих встречах не знала ни одна посторонняя душа. Обычно они происходили в загородных виллах и сельских домиках, которые Эрик снимал на два-три дня.
Отто не мог знать деталей. Но Кунигунде казалось, что он о чем-то догадывается. Словно боясь потерять жену, он стал милым, нежным и добрым. Старался выкраивать как можно больше времени из своего напряженного расписания для того, чтобы побыть дома, сходить с супругой в театр, провести время на природе. Он стал делиться с Кунигундой своими служебными проблемами, много рассказывал о работе. Постепенно его жена узнавала о жизни министерства обороны и вооружений, об интригах и противоречиях, которые незримо присутствовали в его недрах.
Оглядываясь назад, Кунигунда не могла скрыть удивления внезапно навалившимся на нее счастьем. Получив любовника, она вернула себе и мужа. Неизвестно, что было лучше: восхитительные часы, проведенные на измятых простынях в объятиях Эрика, который, казалось, знал все о плотской любви и удовлетворял самые неожиданные желания Кунигунды, или неторопливые беседы с Отто перед потрескивающим камином, во время которых женщина узнавала о том, что радовало и огорчало мужа в офисах его министерства в Бонне, на полигонах, где испытывались новейшие образцы вооружения, и в воинских частях.
Закурив
Прочитав доклад, канцлер скомкал его и, размахнувшись, бросил в камин. Огонь жадно пожрал листки.
«Цветок» не сообщал ничего особенного. Отто фон Мольтке ругал мягкотелость Фишера. Жаловался, что ему не дают в полной мере наращивать военную мощь Германии. Делился с Кунигундой соображениями по поводу безопасности канцлера, ругал на чем свет стоит польских террористов. По его словам, они в самое ближайшее время поклялись расправиться с Фишером.
Ничего нового канцлер не узнал. Да это и не было главным. Самым существенным являлось то, что за министром обороны и вооружений был установлен практически полный контроль. Отныне он не мог совершить неожиданных поступков. Через Эрика Мюллера Фишер получил доступ в святая святых Отто фон Мольтке — к его семье и дому. Образно выражаясь, канцлер держал руку на пульсе министра, сидевшего под стеклянным колпаком, искусно отлитым Генрихом Роммелем.
Афганистан (Кабул)
Вытянув ноги вперед, Лех блаженствовал в мягком кресле «Боинга-747». Новенький лайнер был недавно куплен компанией «ЛОТ» специально для обслуживания сверхдальних маршрутов.
До посадки в Кабуле оставалась еще уйма времени. Целых три часа. По салону «Боинга» медленно двигалась стюардесса в синей форме и вполголоса предлагала пассажирам напитки.
— Пиво, вино, лимонад? — спросила она Леха.
Анна Карбовская старательно делала вид, что не знает этого пассажира.
— Вино…
— Посмотрите, пожалуйста, — протянула стюардесса Леху карту вин.
Мазовецкий выбрал итальянское «Монтепульчано» и стал медленно тянуть его из высокого тонкостенного бокала.
Кабул поразил Леха своими низкими домами: ни один из них не достигал четырех этажей.
На пыльном горизонте желтели невысокие горы. Над ними синело небо без единого облачка. Стоявшее в зените солнце быстро нагревало крышу «мерседеса». Однако воздух здесь был исключительно чистым и после варшавского казался настоящим бальзамом. «Вот что значит отсутствие крупных заводов, — думал Мазовецкий. — В средневековье тоже есть свои прелести…»
Дорога то и дело петляла. Лех удивлялся, как водитель ухитряется все время поддерживать скорость на уровне ста двадцати километров в час.
Пейзаж был настолько однообразен, что поляку вскоре наскучило смотреть в окно. Вздохнув, он закрыл глаза и задремал…
Мазовецкий остановился во второсортном кабульском отеле, не желая привлекать к себе особенного внимания. С утра он отправился в один из многочисленных гаражей и взял напрокат под чужим именем старенькую «мицубиси-паджеро».
Подъехать близко к базару ему не удалось, так как улицы Кабула здесь оказались настолько заполненными народом, что для транспорта уже не оставалось места.