Охота на крылатого льва
Шрифт:
– Буду рад помочь.
Он учтиво склонил голову, ожидая приговора. Страшно представить, что потребует (формально попросит, всего лишь попросит!) этот милый юноша, который в действительности вовсе и не милый, и не юноша – кому, как не Перигорскому, об этом знать!
– Мне нужна помощь в Италии, – сказал Макар. Игорь Васильевич, меньше всего ожидавший подобного, изумленно уставился на него. – А если быть точным, в Венеции.
– Ну и рожа у него стала! – довольно прогудел Бабкин, когда они вышли на парковку. – Ты ему
– Я его обрадовал! – поправил Макар. – Наш лысый друг был уверен, что мы попросим что-нибудь безумное.
– С чего ты взял?
– Перигорский не рассуждает в обычных категориях. У него замах, полет мысли и чувства! От меня он ждал того же.
– Например, что ты захочешь устроиться в его бордель. Вот уж где замах.
– «Артемида» не бордель.
– Все, все, согласен! – Бабкин вскинул руки. – Только не надо снова рассказывать мне про психологов, рисунок сюжета и прочую муру. Девочки спят с клиентами? Спят. Деньги им за это платят? Платят. Значит, бордель.
– Приземленный ты человек, Серега, – с грустью констатировал Илюшин. – Нет в тебе стремления к высокому.
Бабкин хмыкнул.
– Ну почему же… Та высокая блондинка в ошейнике, которая нас провожала…
– Заткнись, – беззлобно потребовал Илюшин. – И вообще, ты женат!
Они подошли к машине. Ветер гнал по улице пыль и пожелтевшие листья. Над головами собиралась классическая осенняя хмарь.
– А в Венеции солнечно, – задумчиво сказал Бабкин и открыл дверцу. Макар уже уткнулся в свой телефон, но Сергею хотелось общения. – Слушай, а зачем ты соврал Перигорскому о цели нашей поездки? Разве не ты предлагал быть с ним абсолютно честным?
– Я?! – изумился Макар, не отрывая взгляд от экрана. – Ты шутишь. И в мыслях не держал! Казаться честным – да, это необходимость. Но быть? Какая глупость!
Он осуждающе покачал головой.
Бабкин засмеялся.
– А ты знал, что у него дом в Италии? В смысле, до нашего визита.
– Догадывался. У него на стенах в кабинете картины. Я их еще в тот раз заметил.
Сергей нахмурился, припоминая. Точно, висело что-то пестренькое.
– Желтенькое и сиреневое?
– Акация и лаванда, – перевел Илюшин. – Типичные итальянские весенние пейзажи. Картины ничего выдающегося из себя не представляют. Значит, Перигорскому просто нравится то, что на них изображено. А если ему что-то нравится, он идет и покупает это.
– Хорошо, что ему не нравлюсь я, – пробормотал Бабкин. – Но все равно эти пейзажики Перигорскому не подходят. Ему бы что-нибудь повыразительнее. Портрет Ктулху там или Гитлера… Кстати, куда мы теперь направляемся?
– В ближайший торговый центр, за чемоданом, – сказал Илюшин и сунул телефон в карман. – Билеты я только что забронировал, вылетаем рано утром.
Уже сидя в неудобном кресле самолета, набиравшем высоту, заметив приближающуюся стюардессу, Бабкин вспомнил, о чем хотел спросить.
– Макар! – позвал он. – Э, Макар!
Илюшин оторвался от созерцания взлетной полосы.
– М-м?
– Ты сказал, вы с этой Маткевич
– Да. Довольно давно.
– И что, близкое было знакомство?
– Вместе пели в хоре при Доме культуры железнодорожников. Это считается близким?
Услышав про хор железнодорожников, Сергей с удовольствием заржал. Просмеявшись, он обнаружил, что на него смотрят двое: стюардесса – негодующе, Илюшин – удивленно.
Смех оборвался. Бабкин икнул. Строгая стюардесса прошествовала мимо, метнув на него напоследок суровый взгляд.
– Дом железнодорожников? – шепотом повторил он. – Ты серьезно?!
– На Комсомольской, – уточнил Макар.
Бабкин ожидал от Илюшина любых сюрпризов, но даже для него, привычного ко всему, железнодорожники были чересчур. Некоторое время он осмысливал новую информацию и пытался представить Макара поющим. За все время их знакомства Илюшин исполнил песню единственный раз: когда на них набросился обиженный клиент, которому они отказали, и Бабкин сбросил дурня с лестницы, он насвистел «Вот кто-то с горочки спустился».
– Я, пожалуй, не стану спрашивать, откуда ты знаешь итальянский, – пробормотал Сергей после долгого молчания.
Глава 9
Когда Бенито, уложив сестру в постель, сошел вниз, он обнаружил их гостью нервно расхаживающей вдоль стены с разговорником в руках. Юноша остановился там, где его скрывала густая тень, и стал наблюдать.
При первой встрече – еще тогда, в отеле – она показалась ему замученной и некрасивой. Мелкая костлявая дамочка, плоская, как селедка, с рыбьими глазами. Почему все твердят о красоте русских женщин? Баба должна быть как кобыла: крутобокая, нервная, дикая, длинноногая, и чтобы грива стекала по узкой спине. А это какое-то недоразумение!
Во второй раз он увидел ее, когда она заступилась за него перед рассвирепевшим сукиным сыном Иланти.
И не узнал.
В одной гостинице, где когда-то Бенито служил мальчиком на побегушках, по всему холлу стояли большие чаши с водой. Каждое утро он бросал в чашу по розовой таблетке, маленькому спрессованному диску. А затем случалось чудо. Диск стремительно набухал от воды и превращался в цветок. Причем не розовый, а ярко-малиновый. Бенито ненавидел и гостиницу, и своего босса, и работу, но он проторчал там несколько месяцев только из-за этого ежеутреннего волшебства.
Маленькая русская женщина была как та таблетка. Ее бросили в воду, и жизнь наполнила ее высохшее существо. Кожа порозовела, засияли глаза, бесцветные пряди легли мягкой золотой волной по плечам. Она больше не напоминала селедку. Скорее, маленького аквариумного «петушка», яркого и боевого. А уж когда она атаковала Иланти, Бенито еле удержался от хохота. Сколько экспрессии, мамма миа! Где она только в ней помещалась!
Конечно, он забыл о ее существовании, едва только смылся из отеля. Какая-то ненормальная, которой приспичило лезть в чужие дела! Нет, Бенито был ей благодарен… Но сам бы он в жизни так не поступил. К чему? Помоги себе сам – вот был его девиз. Не можешь помочь? Значит, сегодня ты неудачник.