Охота на крылатого льва

Михалкова Елена Ивановна

– Тогда он оборвет диалог. Он всегда настаивает на своем.

– И мы получим труп Маткевич, – закончил Илюшин.

Рафаэль притих.

Бабкин, что-то сосредоточенно обдумывавший, поднял голову:

– Друзья мои, а вам не кажется, что настало время подключать полицию? Это стандартная операция с заложником и выкупом. Возьмут своих омоновцев – Леонардо, как у вас называется местный ОМОН? – раз-два и готово: лежать мордой вниз, руки за голову.

Бенито вздохнул. Вместо него ответил Илюшин:

– У тебя есть уверенность,

что в полиции нет человека на ставке у Раньери? Он предусмотрителен! Даже к Рафаэлю запустил «крота», хотя их интересы на первый взгляд не пересекаются. А стоит ему хотя бы заподозрить, что в дело вмешалась полиция, как он тут же избавится от заложницы и исчезнет.

– И мы получим труп Маткевич, – заученным тоном сказал Леонардо.

Все вздрогнули и посмотрели на него так, будто только что увидели.

– Простите, – смутился переводчик. – Извините!

– Бенито, а можно взглянуть на перстень, о котором столько говорят? – вдруг спросил Рафаэль.

Парень окаменел.

– Я его спрятал! Далеко!

И вызывающе уставился на грузина, будто проверяя, станет ли тот ловить его на лжи.

– Спрятал так спрятал, – согласился Рафаэль. – Главное, чтобы ты мог быстро достать его оттуда, когда он потребуется.

– На этот счет можешь не беспокоиться!

– Мне, дорогой, беспокоиться вообще не о чем. Макар, прости, ради бога, – грузин приложил руку к сердцу, – но я в это дело не полезу. Вы уедете, а мне тут еще работать. Чем бы ни закончилось, скажут: Рафаэль чужакам помог! Что от него ожидать, когда Рафаэль сам чужак! И конец моему предприятию. Не сердись, пожалуйста! И ты, Сергей, тоже!

Макар и без того догадывался, что Рвтисавари выберет политику невмешательства. Не потому, что опасается местных, а потому, что никакой выгоды от участия в деле ему не получить. Принять у себя двух московских сыщиков, навести для них кое-какие справки, приставить переводчика – все это не требовало больших усилий. К тому же как компенсацию он получил «чистку рядов».

Но сейчас, когда они всерьез обсуждали обмен заложницы, Рвтисавари понимал: советом тут не отделаешься. У него попросят людей, и бог знает чем им придется заниматься! Нет, на такое он не подписывался.

– Хорошо, друг мой, – кивнул Макар. – Мы понимаем.

Итак, их трое. Сергей, молодой итальянец и он сам.

– Бенито, дальше тянуть не стоит. Звони отцу и спрашивай, как он видит обмен заложницы на перстень.

– Может, сами что-нибудь предложим? – вмешался молчавший до этого Бабкин.

– Отец забракует мои идеи, как ты не понимаешь! Потому что они исходят от меня.

– Так и здорово! Давайте подберем парочку самых отстойных вариантов, чтобы Раньери их гарантированно не принял.

Бенито усмехнулся и потянулся за телефоном.

4

– Он хочет обмена! – оповестил всех Франко, закончив разговор.

Они вновь собрались

в скромной квартире Папы: Кристиан, Пьетро, Даниэле и вечный сторожевой пес Франко, успевший чем-то замазать свою жуткую гематому вполлица. Вика Маткевич валялась без сознания в надежном укрытии, и к ней был приставлен Луиджи.

Раньери не принимал участия в диалоге с Бенито, только слушал. «Я не смогу ни о чем договариваться с этим отродьем, – сразу предупредил он. – Да и если он все записывает, лучше мне не светиться».

Все молча признали его правоту. Случись беда, и в стороне должен остаться тот, кто сумеет всех вытащить.

– Обмен, значит… – протянул Доменико, нехорошо улыбаясь. – Что ж, он его получит.

– Что ты задумал, Папа?

Он обвел взглядом сыновей и жестко бросил:

– Вас это больше не касается!

У Доменико Раньери были твердые представления о нравственности. Он полагал не только необходимым, но даже правильным убить своего сына, давно исключенного из семьи. Бешеную собаку стреляют без жалости. Но остальные дети не должны этого наблюдать. Это было бы безнравственно по отношению к ним.

Бенито когда-то вступился за Алессию. И этим нанес чудовищный удар Раньери. С точки зрения Доменико, сын отверг все, что было ценно его отцу: понятия верности, чести, любви. Он выступил на стороне жены, предавшей мужа, изменившей ему, родившей от него ублюдочное дитя! Бенито сделал свой выбор, и этот выбор ошеломил Доменико Раньери до глубины души. Ни один из его сыновей не причинял ему такой боли.

Если бы так поступил Пьетро, Раньери простил бы сына. Красавчик Пепе не отличался большим умом, да собственно, никаким не отличался. Он действовал бы под влиянием жалости к убогой, не осознавая ни последствий, ни значения своего ужасного поступка.

Но Бенито – о, Бенито был дело другое. Раньери считал его самым способным из своих детей, и потому счет к Бенито тоже предъявлял другой. Переиначивая старый афоризм, он думал так: что простительно ослу, то непростительно Юпитеру.

И безжалостно вывел предателя за рамки семьи. Предателя, который, по иронии судьбы, был больше других похож на самого Доменико. Который мог бы стать самым любимым, самым обласканным! Главным в семье, невзирая на старшинство! Чем острее осознавал Папа несбыточность этих надежд, тем сильнее он ненавидел сына.

– Как это может нас не касаться? – поразился Даниэле. – Отец, что ты говоришь?

Раньери твердо взглянул на него.

– Вы не станете принимать в этом участие.

– Но почему?!

– Это не обсуждается! – отрезал Доменико. – Мы справимся сами!

– Отец, Бенито очень хитер, – рассудительно напомнил Кристиан. – Вас будет только двое, ты и Франко. Прости, но мы не можем позволить, чтобы ты так рисковал.

И сыновья покачали головами вслед за старшим братом: нет, мы не позволим тебе. Мы слишком тебя любим.