Охота на Лис
Шрифт:
— Настоятель, — рыкнул Химера сквозь зубы.
Лицо Силанта не дрогнуло. Он хищно уставился на Лиса с неизменной улыбкой, а в глазах его блестел огонь оставленного Каддаром факела. Химера словно переживал не самое приятное прошлое. Он вновь сидел в темнице. И вновь к нему явился Настоятель Лисьего Приюта. Однажды он признал им Кранца Родейна, но ошибся, за что едва не поплатился жизнью. Тогда всё было точно так же, за исключением этого гнетущего чувства, что зарождалось глубоко в груди и покрывало ледяными мурашками всё тело. Да и Кранц Родейн никогда не напрямую не подтверждал догадку Химеры.
— Да, —
Варион попытался встать, но ноги не послушались. Дыхание перехватило, и язык словно онемел, но говорить он смог.
— И где ты был? — спросил Химера. — Мыл тарелки Содагара, пока мы дохли в сраном подвале? Тряс своими ключами, стирал гвардейцам портки? А мы — мёрзли в Приюте и помирали на заданиях, чтобы вы с дружками набили кошельки!
— Успокойся, Химера, — Настоятель сложил руки за спиной и стоял без движения. — Я тебе это уже говорил в день нашего знакомства, но тогда заставил всё забыть. У каждого своя роль в семье. Кто-то добывает пищу, а кто-то её готовит, чтобы все могли поесть. Так и у нас. Пока вы исполняли семейный долг, кто-то должен был за всем следить издалека, чтобы видеть полную картину и принимать сложные решения.
— Например, чем накормить очередного пленника? — рот Вариона пересох так, что даже говорить стало больно.
— Например, обойтись малой жертвой, чтобы сберечь всю семью. Ты этого понять не смог, и разрушил Приют до основания, — Силант сделал несколько шагов к лежащему перед ним Химере. — Я был в тронном зале, когда Клемен и его солдаты хвастались, как убивали Лис. Кто-то пытался сопротивляться, один из нас даже забрал с собой троих гвардейцев. А ещё я видел все архивы, которые люди Содагара перетащили в замок. Стопка журналов и гора трупов, сожжённых ночью на болотах — вот всё, что осталось от семьи, которую я строил тридцать три года.
— Хреново построил, что тебе ещё сказать?
— Одной вшивой овцы достаточно, чтобы всё стадо заразилось. У меня же таких, как ты, оказалась целая отара. Ты, прошлый Химера, Сойка, и все те, кто ушёл с вами, едва представилась возможность. Упустил, признаю.
— Ты всё упустил с самого начала, когда решил спрятаться вместо того, чтобы вести нас.
— И всё же мой Приют простоял тридцать с лишним лет. Даже когда его не стало, я всё ещё здесь со всеми знаниями и опытом. Я могу отстроить всё заново, а ты всё сделал наоборот. Назвался вожаком и прыгнул в омут головой вперёд, не думая. И вот — ты сидишь в клетке, ждёшь казни. Ты повёл за собой людей, а потом лишаешь их себя.
— Зачем ты пришёл, а? Поиздеваться? Так ты издеваешься надо мной последние четырнадцать лет! — каждое слово рвало в клочья иссушенную глотку Лиса. — Сука, я же тобой восхищался, знаешь? Иногда пытался представить, какой ты на самом деле. Много у меня было мыслей, но такого я точно не ожидал.
— Вот же незадача, — Силант слегка повёл носом. — И какого же «такого»?
— Заносчивого старика, который живёт в иллюзиях. Труса, который боится показать лицо тем, кому врёт каждый день.
— Не тебе говорить о заносчивости. И уж точно не смей обвинять кого-то в трусости. Я построил Лисий Приют, я создал семью крепче, чем королевская династия.
— Нет,
Настоятель отвернулся и поднял взор к потолку. Он молча стоял под стон ветра где-то за стенами. Фигура Силанта не шелохнулась, но равномерное дыхание то и дело давало сбой. Он нервничал. А может, и злился.
Остатки загадочного очарования незримого лидера Лис превратились в прах и засыпали останки Приюта хладным пеплом. Химера пытался найти силы, чтобы задушить Настоятеля прямо здесь, в каменном мешке Серого Бастиона. Но тело не слушалось. Сухость перекинулась на его кожу, и касания шерстяной робы напоминали жёсткую щетинистую щётку, которая в кровь разрывала плечи и спину.
— Ты всё сказал? — вымолвил Настоятель. — Тогда ты только лишний раз дал понять, что я был прав, когда велел Гадюке отправить тебя в Баланош. Больше ничего не говори: ты уже взял последнее слово. Теперь мы попрощаемся навсегда. Я бы хотел, чтобы ты завтра умер со знанием того, как сильно я в тебе разочарован, но не могу позволить себе такую роскошь. Увы, ты забудешь наш разговор раньше, чем я выйду из Бастиона, но будь уверен, что я запомню всё. Твоё счастье, что умрёшь до следующего заката солнца. Выйди ты из стен, попробуй ты жить дальше… Я бы нашёл такой способ тебе отомстить, что ты бы сам построил себе виселицу.
— Ты… — Химера хотел назвать старика по имени, но оно ускользало как рыба на мелководье. — Чёрт.
Туман спустился с потолка и выдавил собой тени прошлого, что ждали своего выхода в углах камеры. Одна за другой растворились скорбные фигуры живых и мёртвых, а мрачные стены размывала белёсая пелена. Сквозь её толщу раздался стук закрытой двери, щёлкнул замок.
Химера уже не чувствовал ног, и онемение неумолимо проглатывало его тело. Когда оно добралось до шеи, он уже с трудом дышал, но всё ещё пытался сопротивляться. Варион хотел запомнить этот вечер и старика в растянутом дублете.
Как же его звали? Не слишком обычно для этих мест, но и не слишком диковинно.
«Ладаим? Нет, это же не он, о чём я? Старика звали… Его звали… Чёрт, о ком я вообще? Ко мне кто-то приходил? Я так хочу спать…».
Мысли пригвоздили Химеру к полу, и он уже почти растворился в них, когда где-то вдалеке вспыхнула искра. Уже на границе забытья он услышал голос, так похожий на его собственный:
«Силант. Его звали Силант».
Глава 12. Яблони
Ладаим вдохнул полной грудью и ощутил невероятный медовый аромат. Эти волны сладости исходили от старых яблонь, что раскинулись по обе стороны от него. Их толстые ветви уже покрылись аккуратными белыми цветками, означавшими приход весны.
Тивалиец улыбнулся. При всей остальной серости Басселя, только весной город становился выносимым. Причём весной поздней, когда последние крупицы мороза сдаются перед натиском приближающегося тепла. Когда оттаявшие деревья покрываются изумрудами листвы, а в округе пробиваются первые луговые цветы. О наступлении этой поры возвещают небесные глашатаи — певучие птицы, приятно разбавляющие беспрестанные стенания чаек над городом.