Охота на монстра
Шрифт:
– Андрей… - Лутченко вновь обратился к пилоту.
– Сейчас я вколю снотворное Букачу, Малкову и Пирелли. Затем усыплю себя. Дай слово, что будет так, как ты обещал. Или все, или никто.
– Слово!
– твердо сказал капитан.
– Или все, или никто!
– Мы тебе верим…
Больше Славцев не оборачивался. Он знал, что намерен делать Лутченко, но должен был сосредоточиться на сбоившем компьютере.
– Мне страшно, Санта Фелита… - всхлипнул Пирелли, а через несколько секунд замолчал, стал дышать хрипло, неровно.
Легкие с трудом втягивали воздух, тщетно искали в нем остатки живительного кислорода.
– Я
– отчетливо произнес Лутченко, именно в ту секунду капитан все-таки не выдержал, взглянул назад.
Он успел заметить, как Анатолий резко выдернул иглу из вены, приложил ватный тампон, согнул руку в локте. И тут же повалился на пол рядом с товарищами.
Славцев посмотрел на Ризе.
– Давай, Карл!
– приказал он.
– Пока двигатель тянет, мне помощь не нужна. Следи за ребятами, чтобы всем хватало кислорода. Следи, чтобы дышали!
…Так, молча, шли много часов. Славцев сидел за пультом, сражаясь с бортовым навигационным комплексом, пытаясь вычислить максимально эффективную траекторию к людям, чтобы выгадать хоть пару-тройку часов, которые могли стать решающими. Или роковыми. Ризе сидел на полу, возле товарищей, прислушиваясь к их стонам, хриплому дыханию, прикладывая дыхательную маску то одному, то другому.
Андрей устал от напряжения, от неизвестности. Он привык к другим задачам. Есть ты, есть враг. Надо уничтожить противника. Штаб рисует простую и понятную стрелку через позиции армии. Ты движешься ровно так, как приказано. Идешь на врага - видишь, чувствуешь его, готового к схватке. Но ты сильнее и удачливее, а потому в дорожной грязи остается его труп, не твой. Так должно быть на войне. Но здесь какая-то непонятная война. Врага не видно. Свои где-то далеко, их не найти. Не докричаться. И воздуха нет, чтобы кричать. Жутко болят шея и спина. Особенно спина. Дышать нечем… Дышать… нечем… нечем…
…Костер получился озорным, веселым. Огонь бойко слизывал тоненькие веточки, деловито наползал на щепки, смятые листы бумаги, старые пакеты… Маленький Андрюша сидел возле пламени, иногда чуть прищуриваясь от жара. Взрослые уже несколько раз просили отойти подальше, но подальше - не так интересно, не чувствуешь себя частичкой чего-то древнего, таинственного, очень могучего. Все же не каждый день доводится увидеть открытое пламя…
Месяц, проведенный на даче с детским садом, подходил к концу - остался последний день, и то неполный. Андрей смотрел по сторонам, радостно улыбаясь: многих его приятелей уже забрали родители, скоростные флайеры уходили отсюда в город каждый час. Летние домики, в которых дети провели июнь, опустели, в них не осталось ни вещей, ни игрушек. Лишь некоторые из взрослых заканчивали уборку территории, стаскивая в большой костер сухие ветки, упаковки от конфет и печенья, смятые листы - уже никому не нужные детские рисунки, на которых флайеры несли пап и мам к заждавшимся малышам. В костер полетели поломанный стул и развалившаяся «шведская» стенка, несколько полиэтиленовых пакетов из-под продуктов - взрослые избавлялись от старого бесполезного хлама.
А детвора, еще остававшаяся на территории лагеря, была только рада. Один из товарищей Андрюшки подхватил длинный сук, брошенный кем-то в огонь. На конце палки висел горящий полиэтиленовый пакет. Это было очень интересно, такого «шоу» никто из мальчишек никогда не видел - плавившийся пакет «капал» вниз огненными стрелками. Они забавно пели в воздухе, чем-то напоминая
– Дай! Дай мне!
– закричал Андрей, пытаясь выхватить «стреляющую» огнями палку из рук приятеля.
Но тот, и сам не наигравшийся с диковинкой, ловко увернулся.
– Дай!
– закричал еще один мальчик.
– Нехорошо быть жадным!
Но счастливчик, смеясь, вертел «стрелялкой» вправо и влево, а огненные капли падали вниз, со свистом и воем.
– Дай!
И тут Андрюшка заметил в костре еще одну хорошую длинную палку. Он мигом забыл про товарища, которому завидовали все: просто сообразил, что, если взять эту ветку, получится не хуже, чем у друга. Надо только подцепить из костра горящий пакет…
– Ага!
– радостно закричал он.
– Смотрите!!! У меня ничуть не хуже получитсА-А-А!!!
Палка, которую он ухватил рукой, оказалась куском стальной трубы. Это потом, когда Андрейка вырос, он выучил много полезных наук, узнал, что металл, в отличие от дерева, отлично проводит тепло. Нельзя трогать железную вещь, даже за самый кончик, если другой ее конец находится в огне. Но это все была теория, изученная позже, а тогда, в детском лагере, Андрюшка проверил науку на практике.
Он в доли секунды забыл обо всем - о лагере, о воющих каплях, о костре и друзьях. Осталась только боль. Жуткая, уничтожающая все боль, которую невозможно вытерпеть.
С диким криком он выпустил из ладони раскаленный кусок металла. Визжал, орал, метался из стороны в сторону, еще не понимая, что родители, спешившие на помощь, не смогут унять это. Нет силы, которая способна прогнать такую боль. Есть только время. Оно медленно, но упрямо перетирает все - и плохое, и хорошее. Об этом знают взрослые, но не дети, живущие «здесь и сейчас».
Время перетирает все, оставляя в памяти только бессвязные картины из прошлого. По ним, например, невозможно в деталях восстановить, что было после , когда взрослые увидели вспухшую волдырями ладонь шестилетнего мальчишки.
Кажется, он плакал всю дорогу до дома, еще надеясь: кто-то вылечит, защитит от боли, сотрет это из мозга.
Только и врач в детской больнице не помог.
Время. Оно вылечило, стерев с ладони следы жестокой травмы. Уничтожило детские воспоминания о боли. Но Славцев, давно уже не мальчишка, помнил главное: нельзя быть жадным. И нельзя хвастаться, даже если кажется, что ты победил. Даже если сам поверил в это.
«Нельзя быть жадным…»
Кажется, это сказали вслух?
Славцев очнулся, будто от удара током. В двух шагах от него стоял Карл-Хайнц Ризе с ножом в руках. Старший механик покачивался из стороны в сторону, мутно глядя на пилота.
– Сука… - синими, страшными губами прошептал он.
– Сука! Я знал, что предашь…
Ризе шагнул вперед, намереваясь пырнуть Андрея ножом, но двигался механик как-то странно: и очень медленно, и неуверенно. Славцеву не составило труда увернуться от острого лезвия, ударить ребром ладони по горлу так, чтобы враг отключился.
Враг?! Андрею хватило одной минуты, чтобы все понять. Ризе не соображал, что пытается сделать, у него закончился кислород. Последний из заваренных баллонов был пуст, члены экипажа «растянули» его на всех. Карл-Хайнц надышался углекислотной смесью, потерял рассудок и пытался атаковать пилота, у которого оставался еле «теплившийся» баллон. Последний.