Охота на монстра
Шрифт:
В ярости он три раза выстрелил в окружающие подвижные стены и лишь тогда понял - делать этого не следовало. Теперь перегородки стали колыхаться значительно быстрее, и Клаусу вдруг показалось: спазмы. Такое ведь случается и у человека: съест что-то не то, чувствует боль… «шевелятся» кишки, желудок сокращается, пытаясь избавиться от лишней гадости.
– А-а-а!
– завопил от ужаса Клаус.
Стены вдруг сдавили его со всех сторон. Темная слизь, которая раньше медленно текла по неровным поверхностям, теперь хлынула рекой, залепляя рот, нос, глаза. И майор почувствовал
Желудочный сок.
Фертихогель вдруг все понял, и от этого стало невыносимо жутко. Желудочный сок - по стенкам текло то, что должно было переварить кусок еды. Его, Клауса Фертихогеля. Самого лучшего, самого умного, самого-самого… Переварить!
Оказывается, все это время он ползал в недрах желудка пришельца, напрасно пытаясь отыскать врага. Оказывается, они просто очень разных размеров. Клаус не мог увидеть того, кого искал. Увидеть, поймать, наказать…
Майор отчаянно забарахтался, но мутные потоки хлынули еще сильнее, захлестнули с головой.
– Нет! Нет! Нет!
– Клаус завопил так, что его должны были услышать все созвездия, все планеты.
Да только желудочный сок проник внутрь, растворяя ткани. И мысли. И страхи. И вопль.
…Клаус подскочил в кресле, вытирая пот. Нервно огляделся по сторонам. Оказывается, он задремал по дороге, в пассажирском салоне флайера. А между тем машина приближалась к острову, на котором находилась психиатрическая клиника. Вон и нос чуть наклонила - готовится заходить на траекторию посадки…
Майор Фертихогель уселся в кресле ровнее, помассировал виски и глаза, прогоняя остатки кошмара.
«Черт! Приснится же такое…» - невольно поежился офицер ГСБ, выбираясь из салона. Перед ним была узкая длинная труба магистрального перехода, по ней следовало пройти от посадочной площадки до офисных зданий. Ничего удивительного - тут нет свободного перемещения. Только через разделительные кордоны, дабы никто из буйных пациентов не сбежал. Все правильно…
Зябко передернув плечами, майор Галактической Безопасности ступил в полутемный коридор. Слава богу, стены у него оказались неподвижными и никакой слизи на них не обнаружилось…
– Вы из полиции?
– неприязненно, скорее, даже с ненавистью предположил врач, бросив на Клауса Фертихогеля такой взгляд, от которого офицер ГСБ должен был вспыхнуть, будто рождественская свеча.
– Подите к черту, я не стану с вами разговаривать! И к Юргену Шлиману не пущу!
– Почему вы решили, будто я из полиции?
– майор Галактической Безопасности невольно усмехнулся.
Он не понимал, чем вызвана такая реакция начальника медлаборатории.
– На лбу написано!
– резко, с вызовом ответил Герхард Липински.
– И не смотрите на меня так! Можете проваливать!
Майор Фертихогель грустно вздохнул. Он-то надеялся на понимание со стороны лечащего врача, на то, что получится выведать дополнительные подробности от Липински. Без давления и угроз.
– И все-таки я бы хотел узнать, чем вызвана такая неприязнь к федеральной полиции?
– вкрадчиво спросил офицер ГалаБезопасности.
Он хотел дать врачу последний шанс.
Герхард Липински
– Четыре года назад я уже сделал глупую ошибку!
– с горечью воскликнул он. Видимо, эхо прошлых событий еще жило внутри.
– Пустил к Юргену Шлиману вашего коллегу, некоего Сантоса Ортегу! Так вот, этот недоношенный идиот показал моему пациенту фотографии с «Медузы»! Вы представляете?! Мы три года вытаскивали Шлимана из комы! На первой стадии приборы не фиксировали вообще никакой электрической активности в коре головного мозга! Понимаете?! Нет, вам не понять, вам - не понять… Куда там… Это был уникальный случай, у моего пациента будто начисто стерли мозг…
– Стерли?
– невольно перебил Фертихогель. Он очень хотел прояснить для себя этот момент.
– Сознательно?!
– Не знаю!
– с раздражением отмахнулся врач.
– Такая предыстория событий меня не интересовала! Факт в том, что пациент Шлиман поступил в мою лабораторию в состоянии комы, клинической смерти. За три года мы вытащили его из небытия, вернули к жизни! И что?! Этот недоразвитый идиот, ваш коллега, напросился на разговор. Пустите, мол, это важно для следствия. Причем я объяснял придурку: не следует перегружать мозг Шлимана!
Больной только-только начал восстанавливаться после тяжелейшей болезни. А дегенерат Ортега взял да и показал фото с «Медузы»! В том числе с центрального поста, где погибла любимая девушка Юргена! Как вы думаете, какой мог из этого получиться результат?!
– Какой?
– поинтересовался Фертихогель.
Он готов был говорить с врачом о чем угодно, лишь бы это касалось «Медузы»: секретной лаборатории физики, страшной катастрофы и самого Юргена Шлимана.
– Какой!!!
– Липински будто стал выше ростом, навис над сидевшим на стуле офицером ГСБ.
– Три года мы восстанавливали мозг пациента, можно сказать, по крупицам собирали его сознание! И вот появился Сантос Ортега - убогий недоносок - и отправил Шлимана в глубочайшую нервную депрессию, с нарушением логических и эмоциональных связей! Вот какой результат! А потому, господин Фертихогель, даже не надейтесь, что я вновь позволю говорить с Юргеном! И сам больше не скажу ни слова! Довольно того, что ваш коллега лишил меня всего! Славы! Заслуженной научной награды! Званий! Уважения коллег!
Клаус Фертихогель невесело усмехнулся, помассировал большим и указательным пальцами левой руки переносицу, покачал головой.
Оказывается, «праведный» гнев медика был вызван не тем, что у Шлимана поехала крыша, нет. Липински искренне негодовал оттого, что лишился премий и места в Храме Славы. По сути, ему не было никакого дела до Юргена Шлимана, и бесился он лишь потому, что некий недоносок испортил «действующую модель» научного открытия.
В общем, получалось так, что Герхард Липински ничем не отличался от того, кого люто ненавидел, - от Сантоса Ортеги. Врача волновали свои проблемы, следователя - свои. Для обоих Юрген Шлиман был лишь инструментом достижения цели, не более.