Охота на монстра
Шрифт:
Впрочем, как и для самого Клауса. Решив, что играть в угадайку больше нет смысла, майор выложил на стол удостоверение офицера Галактической Службы Безопасности.
– ГСБ?!
– с недоумением выдохнул Липински и осел на стул, изумленно глядя на красные «корочки».
– ГСБ…
– Будем верифицировать через компьютерные базы?
– спокойно уточнил майор.
– Если необходимо - пожалуйста, никаких проблем. Я с пониманием отношусь к тому, что свидетели и допрашиваемые желают проверить мою личность.
Клаус сознательно выделил голосом слова «свидетели» и «допрашиваемые», как бы давая понять врачу: от первых до вторых -
– Чего вы хотите?
– голос медика стал совсем другим.
Фертихогель почувствовал: ГСБ внушала Липински страх, точно так же, как и многим обывателям.
– Думаю, нам все же лучше поговорить здесь, - покровительственно улыбнулся Клаус, отметив для себя, что «давить» на собеседника уже не требовалось. Тот сам готов был рассказать все, что знал о космической лаборатории.
– Честное слово, мне бы не хотелось забирать вас в свое ведомство, проводить допрос в других условиях. Нет-нет, я все понимаю! Понимаю! Уважаемый человек, масса срочных дел. Побеседуем о катастрофе на «Медузе» прямо сейчас.
– Но… но… - Липински закашлялся, пытаясь прочистить горло.
– Сэр, честное слово, я почти ничего не знаю о «Медузе»! То есть я никогда не интересовался этим в деталях! Знаю, там была лаборатория экспериментальной физики, случилась какая-то авария, все погибли, кроме Юргена Шлимана.
– А вас никогда не удивляло, что все погибли или пропали, а Шлиман уцелел?
– быстро спросил Фертихогель.
Врач смущенно пожал плечами.
– Нет… Я просто не думал об этом. Мне привезли интересного пациента, уникального пациента. Я работал по факту, от того момента, когда Шлиман попал в клинику.
Майор ГСБ поверил. Чувствовалось, медик не врет. Возможно, Герхард Липински что-то узнавал о «Медузе», наводил справки, копался в деталях, но все это он делал не из любопытства, а лишь для того, чтобы составить более подробное впечатление о человеке, над которым проводились медицинские эксперименты.
– Хорошо, верю, - успокоил офицер.
– А когда Шлиман вышел из комы, он с вами разговаривал о чем-то таком ? Ну, необычном, запоминающемся, касательно «Медузы»?
– Нет, - Герхард Липински ответил почти без колебаний.
– Возможно, вас удивляет мой скорый ответ, ведь с тех пор, как пациент очнулся, прошло четыре года… Но я хорошо помню тот день. Шлиман пришел в себя и сразу же попросил устроить встречу с его товарищами: Марком Айштейном, Янушем Боку. Еще спрашивал про Монику… Монику Траутман. Это все люди с базы… с «Медузы», в смысле… Я замялся, не зная, как ответить: все они погибли, но говорить правду было нельзя. Тогда Юрген отказался разговаривать с нами, врачами и медсестрами, пока к нему не придет кто-то из вышеназванной троицы. Или, на худой конец, директор института физики Дуглас Дрешер.
– Дуглас Дрешер… - невольно повторил майор ГСБ, услышав хорошо знакомое имя.
– Да, но я не мог привести к нему тех, кого нет в живых, - нервно продолжил Герхард.
– А мистер Дрешер отказался беседовать со Шлиманом, сославшись на крайнюю занятость.
– И тут под руку попался Сантос Ортега, который хотел говорить с Юргеном, - предположил Фертихогель.
– Недоносок!
– вновь разозлился Липински.
– Я же три раза объяснил этому идиоту, какие вопросы можно обсуждать с больным, какие нельзя! А он, дубина деревянная…
– Ясно!
– перебил майор: разговор пошел по
– И больше вы ничего не знаете?
– Ну… - врач пожал плечами, - Шлиман подвинулся рассудком через пару дней после выхода из комы. Побеседовать с ним толком мы не успели… С тех пор мы его лечим больше из «спортивного» интереса… Конечно, я знаю, что бормочет Юрген, находясь в бреду или трансе. Однако, думаю, это не имеет никакого значения.
– И что же он бормочет?
– поинтересовался Фертихогель.
– Всякую ерунду… - поморщился врач.
– Такую ересь, что просто руки опускаются. Мозг серьезно поврежден. Бормочет про дверь, которую надо закрыть. Мол, ее никогда не следовало открывать. Это у него чаще всего бывает. Еще, случается, несет околесицу про то, что даже мысли о двери опасны. Потому что
они
всегда приходят на запах мыслей.
–
Они?
– переспросил майор ГСБ, чувствуя, как по спине пробежал холодок, ибо врач произнес это слово очень странным голосом.
– Они, - повторил Липински.
– Кто «они» - не знаю. Я сказал так же, как говорит Шлиман.
– Понял, - Фертихогель вытер лоб.
– И
они
приходят на запах мыслей?
– На запах мыслей о двери, - подтвердил врач.
– Думаю, вы сами понимаете, какой чудовищный бред несет пациент. Просто не имеет смысла пересказывать…
– Да-да, конечно!
– майор ГСБ почти не слышал Герхарда.
Пульс подскочил до двухсот, давление, наверно, стало таким, как при гипертоническом кризе. В голове Клауса крутился чудовищный паззл - набор мелких деталей, - и он вот-вот должен был сложиться в четкий, математически идеальный узор. Не хватало какой-то малости.
– Мне нужно говорить с Юргеном Шлиманом!
– то ли попросил, то ли приказал майор.
– Пожалуйста… - врач страдальчески поморщился. Он очень не хотел вновь допускать полицейских или военных к пациенту, но отказать ГалаБезопасности не мог.
– Только, сэр, я буду присутствовать при беседе. Извините, по-другому никак…
…За семь лет с момента катастрофы на «Медузе» Шлиман изменился не очень сильно. Клаус Фертихогель никогда не видел физика «вживую» - только на фотографиях из личного дела, а теперь убедился, что годы здорово сказываются на тех, кто активен, а вот на тех, кто лежит в коме или тронулся рассудком, - не очень. Видимо, когда все «заморочки» проходят мимо сознания, тело стареет не так быстро. И мозг, не устающий от груза ежедневных проблем.
Юрген Шлиман - все такой же высокий и худой, с редкими, почти бесцветными волосами - сидел в специальном кресле напротив офицера ГСБ. Серые блестящие глаза смотрели прямо на Клауса, но физик не видел собеседника, это точно. Он глядел сквозь визитера, будто того не существовало в природе.
– Юрген, мое имя - Клаус, - начал диалог Фертихогель, внимательно глядя в глаза собеседнику. Он стремился понять: слышит ли больной.
– Я хочу с вами поговорить…
В зрачках Шлимана не появилось никакого ответного проблеска. Волна накатила на берег, ударила по камням, но превратилась в белую пену, лишь бессильно лизнувшую скользкое подножие гранитных валунов.
– Юрген, я знаю вашу главную мечту, - Фертихогель не собирался сдаваться после первой неудачной попытки.
– Вы и Марк Айштейн всегда стремились открыть дверь в неизвестное. Открыть человечеству пути в другие измерения, в другие галактики и пространства.