Охота на охотников
Шрифт:
Аронов промолчал, ничего не ответил. Сощурив глаза, он напряженно смотрел на "канарейку", идущую впереди, и думал о том, куда свернет Каукалов. Подходящих мест на Минском шоссе уже вроде бы и не осталось. Может, у Каукалова есть на примете что-то такое, о чем Аронов не знает? Или он доедет до Кольцевой дороги и там свернет? Налево или направо?
Пока Аронов задавался этими, в общем-то не очень значимыми вопросами, Каукалов доехал до мотеля, серой угрюмой громадой вставшего справа от шоссе, и свернул на хорошо отремонтированную, украшенную новыми фонарями кольцевую бетонку. Похоже, Каукалов решил следовать
– Кто же это вам сказал, товарищ лейтенант, что у меня в машине могут быть наркотики?
– безуспешно пытался он разговаривать Аронова.
– Чушь какая-то... Бред!
Аронов молчал, не отвечал разговорчивому водителю, лишь изредка косил на него глазом, он вообще старался не выпускать водителя из вида - мало ли что тот может отчебучить по дороге, с такими болтливыми ребятами ухо надо держать востро. Он выразительно приподнимал с коленей автомат и вновь опускал его.
– Оперативные данные, значит, - не унимался Левченко, оторвал от руля руки и возмущенно вскинул их к потолку, - какой-то гад настучал, возвел напраслину, но грешником себя небось не чувствует...
И на это Аронов ничего не сказал. Небо посерело, тяжело и устало опустилось на землю, асфальт сделался блестким, будто его покрыли лаком, влажным, - из облаков посыпала мелкая клейкая морось.
– Во, вражина!
– выругался водитель.
– Эта пыль - самая гадкая из всех. Колеса на ней юзят, будто в масле, не удержать!
"Жигуленок" Каукалова замигал правым поворотным фонариком, съехал на узкую боковую дорожку.
– Мне следом?
– спросил водитель у Аронова.
Похоже, что Каукалов все делал с ходу, с лету, без предварительной подготовки, хотя это место он, вполне возможно, подобрал заранее. Только напарнику не сообщил.
– Следом?
– вновь спросил водитель.
– Следом, - ответил Аронов, чувствуя внутри нехороший холодок. Его охватило беспокойство.
Метров через двадцать дорожка сузилась ещё более, ехать по ней стало опасно, и Каукалов, предупреждающе мигнул красными огнями тормоза, остановился. КамАЗ тоже остановился.
– Ну и местечко вы себе выбрали!
– мотнул головой водитель, нервно хихикнул.
– Ни за что не догадаешься, что вы здесь находитесь!
Повернулся в одну сторону, стараясь разглядеть какое-нибудь строение, где могла разместиться милицейская контора по борьбе с наркотиками, ничего, повернулся в другую - тоже ничего.
– Да, - произнес он одобрительно, - хорошо замаскировались! Даже из космоса не засечь!
– Служба такая, - неопределенно произнес Аронов и, увидев, что Каукалов выбирается из "канарейки", скомандовал: - Выходим!
– С документами?
– неожиданно глуповато спросил Левченко, хотя впечатление глупого не производил.
– Естественно.
Водитель досадливо крякнул, достал из-за щитка, расположенного над головой, дермантиновую папку с бумагами и выпрыгнул из кабины.
А минут через десять ему стало ясно, что взяли его никакие не милиционеры, а обычные рэкетиры-разбойники, и Левченко едва не заплакал от обиды, от того, что в Москве, к которой он стремился, как к единственной заступнице в это страшное, мутное время, его достали - в других местах никак не могли достать, а здесь достали. Он все-таки не выдержал и заплакал.
– Чего плачешь, дурак?
– холодно и жестко спросил его Каукалов, ткнул в подбородок стволом пистолета.
– Мы убивать тебя не будем...
Левченко продолжал плакать - злые, горячие слезы ползли по лицу, ошпаривали щеки, тело безвольно тряслось. Каукалов подтащил водителя к березе, стянул веревкой запястья, привязал к стволу. Проверил, крепкий ли узел. Узел был крепким, но Каукалов этим не удовлетворился, обмотал веревкой тело Левченко, притянул к стволу, сделал один узел, потом второй, за вторым третий.
– Отпустите меня, я же вам ничего не сделал, - плакал, кривился лицом Левченко, не в силах унять крупную нервную дрожь, будто током пробивающую его тело.
– Потому и не отпускаем, что ничего не сделал, - равнодушно проговорил Каукалов, проверяя узлы на прочность.
– Если бы что-то сделал отпустили бы...
– он усмехнулся, - с этого света на тот. С путевым листом, засунутым в задницу.
– Я же здесь погибну. Замерзну-у-у...
– Не погибнешь, - ледяным тоном произнес Каукалов, хотя точно знал, что шансов распутаться и выйти к людям у Левченко нет, - не ты первый, не ты последний.
– Я же замерзну ночью...
– Не замерзнешь. Тебя скоро найдут, - пообещал Каукалов, запустил руку в карман куртки водителя, выгреб оттуда ключи. В руки ему также попала аккуратно сложенная вчетверо бумажка синевато-серого цвета с изображением крепостных башен - пятьдесят тысяч рублей. Каукалов перекинул бумажку напарнику: - Держи! Гонорары - по твоей части.
– Сволочи!
– бессильно выругался Левченко, дернулся, пытаясь освободить руки.
Каукалов поддел стволом пистолета подбородок водителя и с холодным интересом посмотрел на него. Качнул головой из стороны в сторону.
– Не на-до!
И столько было сокрыто в его голосе беспощадной ярости, жестокости, зла, что Левченко захлебнулся слезами и в следующий миг стих - понял, что этот страшный человек пристрелит его, не задумываясь.
Каукалов убрал пистолет в кобуру, подхватил лежавшую на земле папку с документами, кивнул напарнику:
– Пошли!
Покорно закинув автомат за плечо, Аронов отозвался коротким грустным эхом:
– Пошли!
Лицо у него было расстроенным, вытянутым, как у этого неудачливого шофера.
Каукалов раскрыл путевой лист и вслух прочитал: "Левченко В.К.", подумал о том, что водителя, скорее всего, зовут Владимиром либо Валерием, а по отчеству он - Константинович, хотя плевать как зовут... Каукалов поглядел на расстроенное лицо Аронова, понял, что тот переживает, представляя себя в шкуре этого бедолаги.
Уходя, Аронов оглянулся на вытянутого вдоль березового ствола, застывшего в болезненном онемении Левченко, наткнулся на его ненавидящий горящий взгляд и поспешно отвернулся. Поежился, будто за воротник ему попала холодная вода: вспомнил, как водитель старался разговорить его по дороге. Каукалов шел, не оглядываясь, - ему было наплевать на Левченко. Приблизились к КамАЗу.