Охота на охотников
Шрифт:
Он позвонил Илюшке.
– Чем занят? Ничем? Тогда подгребай ко мне. У меня холодное пиво стоит в холодильнике, бутылочное. Целая коробка.
Илюшка появился через десять минут - рассеянный, с бледным помятым лицом, усталый.
– Ты чего?
– Каукалов ощупал глазами напарника.
– Будто под лошадь попал.
– Переспал, - вяло отозвался Аронов.
– С кем?
– попытался пошутить Каукалов.
– Если бы было с кем - ты бы меня таким не увидел. Просто переспал вместо восьми часов продрых
Каукалов выставил на стол несколько бутылок, белый хлеб, масло, банку красной камчатской икры, плоский пластиковый пакет с аппетитно нарезанной осетриной. Аронов взял пакет в руки, близоруко поднес к глазам, хотя не был близоруким: видать, действительно здорово переспал.
– Пишут, что рыба - астраханская, а на самом деле - какая-нибудь бакинская, пахнущая нефтью, либо махачкалинская, со свинцовой крошкой, политая кровью пограничников.
– Плевать, чья она и с чем... Главное, чтобы вкусная была.
– И без червей, - добавил Аронов.
– Знаешь, что произошло?
– поймав влажный, сделавшийся испуганным, взгляд Илюшки, Каукалов рассказал о звонке старика Арнаутова.
Бледное Илюшкино лицо задрожало, он притиснул к губам ладонь, отвел повлажневшие глаза и едва слышно выругался:
– В-вот черт!
– Затем простудно шмыгнул носом.
– А если нас найдут?
– Да ты что!
– Каукалов взял со стола бутылку пива, сколупнул с неё железную пробку-нахлобучку.
– Хочешь покажу, как у нас в армии деды-умельцы пили водку?
– Ну!
– Делали это очень просто, - Каукалов раскрутил в руке бутылку пива, потом, присосавшись ртом к горлышку, резко приподнял донышко, раскрученное пиво разом, будто сверло, вошло Каукалову в горло и громко забулькало внутри. Лицо у него сделалось красным, глаза словно бы туманом подернулись. Он откашлялся.
– Я еле-еле с пивом совладал, а они запросто справлялись с целым огнетушителем водки.
– Он поднялся, достал из холодильника бутылку "смирновской", на которой было написано "Столовое вино № 21".
– Будешь? В качестве довеска к пиву?
Аронов поежился:
– Боязно.
– Тебе чуть водки выпить боязно, а они по целой бутыли выдували - и ни в одном глазу. Пивом же - лакировали желудок. Чтобы запах изо рта шел не такой ядреный.
– Каукалов выпил стопку водки, крякнул.
– И как её пьют люди - не понимаю.
Лицо у него обмякло, покраснело, он взял вторую бутылку пива, бережно стер с её бока влажный туман, снова лихо и точно раскрутил и повторил аттракцион. Пиво ни на секунду не задержалось у него во рту, не застряло в горле - в тот же миг очутилось в желудке.
– А ты не опьянеешь?
– спросил Аронов.
– Постараюсь не опьянеть.
– Что будем делать, Жека?
– Глаза у Ильи повлажнели ещё больше, из коричневых, темно-кофейных превратились в черные. Каукалов глянул на напарника и буквально споткнулся об эти напряженные испуганные глаза. Вздохнул и отвел взгляд.
Подумал о том, что Илюшка не приспособлен к вещам, к которым приспособлен он сам, и за это его, пожалуй, не надо ругать: одним Бог дал одно, другим - другое. И если нет жестокости в характере, если в трудные минуты голос начинает плаксиво дрожать, руки противно трясутся, а глаза покрываются предательской влагой, в этот миг нет никакой Илюшкиной вины. В этом не вина его, а беда.
Каукалов почувствовал, что он виноват перед напарником. Виноват в том, что плохо думал о нем, костерил его и про себя и вслух и даже подумывал о том, что Илюшку надо убрать. А ведь Илюшка Аронов - это Илюшка Аронов. Друг школьного детства. Такого больше нет и не будет. Это - такое же прошлое Каукалова, как и Сашка Арнаутов - внук скользкого старика Арнаутова.
Соседей, сослуживцев, одноклассников и родственников не выбирают, что Бог преподнесет, тем и пользуются.
– Илюша, все будет в порядке, - тихо, очень спокойно произнес Каукалов.
– Сейчас самое лучшее - ни о чем не думать и удариться в загул. Пойти по бабам.
На щеки Аронова наползла легкая, какая-то странно стыдливая розовина.
– А тебе милиционерша грозная... это самое не сделает?
– Он сложил вместе два кулака, получились довольно грузные, крупные, как у быка, яйца.
– Не оторвет?
– Если застукает, то оторвет. Но нас она не застукает. Тем более что от неё вот-вот должна поступить команда залечь на дно. Не исключено, что где-нибудь за кордоном.
– Да-а?
– Розовина на щеках Илюшки заметно погустела.
– Очень приятное сообщение.
– Так что, Илюшенька, мотанем в Анталью. Или куда-нибудь еще. По следам Синдбада-морехода. Или Маленького Мука в больших лаптях. Деньги у нас есть?
– Есть.
– Так что можем не только в Анталью мотануть, а и... Ну, например, в Швейцарию, в роскошный городок Понтрезину, где когда-то отдыхали пьяненький картавый Владимир Ильич, а ныне отдыхают короли, наследники европейских престолов, катаются на горных лыжах подобно принцу Чарлзу, увлекаются скелетоном и гонками левреток на льду озера Сент-Морис...
У Аронова от таких речей даже слезы на глазах выступили. Он изумленно глянул на своего приятеля.
– Ну, ты даешь!
– Обо всем этом я, Илюшенька, читал. Я - читатель, я - не писатель, я читать умею... Так что можем поехать в Швейцарские Альпы. По следам вождя мирового пролетариата. Поедим страсбургских пирогов, спаржи и телячьих отбивных, полюбуемся левретками и на заду съедем с самой высокой тамошней горы... А?
Аронов вытер ладонью глаза: нет, он все-таки не ждал от Каукалова таких проникновенных речей. Каукалов глянул на него вопросительно, Аронов молчал, хотя губы у него шевелились.