Охота на побежденных
Шрифт:
— Где они?
— Господин советник — мои солдаты перенесли тела в удобный сарай. Это недалеко отсюда — несколько минут хода на пролетке. Экипаж подан — за поворотом ждет. Вы уж извините, но лошади очень пугаются аэропланов — ближе подавать неразумно.
— Хоть в чем-то я лошадей понимаю, — тихо заметил Граций, направившись за угодливым лейтенантом, кинувшимся показывать дорогу.
Обыкновенные люди относятся к трупам однозначно негативно. Но Граций обоснованно причислял себя к личностям неординарным и считал данный негатив побочным эффектом страха смерти — глядя на мертвеца, неизбежно скатываешься к мыслям о бренности собственного бытия. А ведь боятся нечего — нормальный труп, чей дух не побеспокоен волшбой нечестивцев, совершенно безобиден и никому неинтересен кроме глупых мух и их прожорливых личинок. Опасаться его, это
Эти трупы выглядели неэстетично. Естественно — трудно сохранить презентабельный внешний вид, если тебя жестоко прирезали, после чего сбросили в пропасть. Да и вороны успели поработать — местные птицы с этим делом никогда не запаздывают.
Майор, робеющий перед высокопоставленной особой, запинался, заикался, часто путался, но кое-как ухитрялся доносить до советника информацию:
— Ваша светлость — мы уже пару дней ловим эту шайку. Сразу после нападения на отряд фуражиров начали искать их. Знаем, что там, в том самом случае, поработали именно омры, но найти их никак не могли. И это ведь странно — местные омров недолюбливают. Мы считали, что их никто не станет укрывать. А раз помогать не станут, то им некуда деваться — эта долина густо населена, и укромных уголков не так уж много. Вот и прочесывали их, но все без толку — после того случая мерзавцы будто испарились. Непонятно все это — куда они могли деться? Я даже местных начал подозревать в пособничестве, как вдруг один из них и принес известия. Простой пастух — шатался по высокогорью со своими овцами, почти до снегов дошел. Вот он на мертвецов и наткнулся — увидел, что воронье кружит и полюбопытствовал. А там эти — два омра. Понять что это омры смогли лишь по татуировкам — уж сильно тела потасканные.
— Где пастух?
— Простите: господин советник, я не понял вопрос?
— Что здесь непонятного? Где тот пастух, который обнаружил тела?
— А… Не могу знать! Когда тела, согласно приказу, осмотрел полковой жрец, он тот час сообщил, что это важная находка. Послали за бригадным светлым, и тот все подтвердил. Пастуху выдали награду за помощь армии коалиции. Я думаю, он в сельском трактире ее пропивает — по виду он мастер обращаться с кружкой.
— Приведите его и подготовьте для допроса. Хорошенечко подготовлен — когда у меня до него дойдут руки, он должен быть не благодушно пьяным, а перепугано-растерянным. Понятно?
— Так точно!
— Выполнять. И для начала жду вашего жреца. Не обязательно бригадного — сойдет и попроще. Мне нужен его полный доклад о телах. А пока я общаюсь со жрецом и пастухом, соберите солдат и унтер-офицеров — тех, кто не боится запачкать руки кровью. Я выберу из них несколько помощников для важных дел — думаю, мне придется здесь задержаться всерьез.
Жрец нашелся практически мгновенно — тощий типчик с безмятежными глазками и красноречивыми прожилками на носу, указывающими на слабость хозяина носа перед таким пороком как пьянство.
— Господин советник — позвольте я вас благословлю!
— Я похож на человека, жаждущего получить благословение? Нет? Значит ответ понятен. И раз уж благословение не требуется, давайте сразу приступим к делу — это вы осматривали тела?
Жрец, обиженно заморгав, затараторил:
— Да — я. Я сразу понял, что нечисто с ними. Раны как в описании. И следа нет.
— Стоп! Давайте по порядку. Что за раны?
— У одного правая рука в локте рассечена и глубокая рана в глазнице, тоже правой. Похоже на лезвие шпаги — пронзило и глаз и кость — клинок вошел в мозг. У второго что-то похожее: от локтя и вверх откромсан целый пласт мяса — остался болтаться на подсеченных сухожилиях. И шея у него разрезана так глубоко, что металл прошелся меж позвонков, да и горло краем перехватило.
Граций мысленно испустил победный крик — похоже, он не зря трясся в этом проклятом всеми темными и светлыми силами аэроплане.
Жрец, между тем, продолжал:
— Эти раны нанесены убийцей или убийцами, но хватает и других. Тела, судя по всему, были сброшены со скалы, с большой высоты. По пути они бились о камни, из-за чего получали ссадины и переломы. Затем над ними еще и вороны поработали, но я все равно без труда понял, что умерли они именно от этих ран, нанесенных человеческими руками. Такое от меня не скрыть, я вижу суть, и вижу ее глубоко.
— Что вы смогли узнать об этом убийце или убийцах?
Жрец, заморгав уже не обиженно, а как-то растерянно, с откровенным недоумением произнес:
— Ничего. Совсем ничего.
— Разве это возможно?
— Нет! Убийство человека это сильнейшее нарушение исконного равновесия на многих уровнях бытия! Возмущения столь велики, что иногда требуется несколько лет на полное успокоение, а, бывает, и веков недостаточно — вспомнить тех же призраков Белых Сестер. Уж триста лет прошло, а они так и являются в первое полнолуние весны. И главное — пока успокоение не наступило, жрецы без труда могут прочитать многое о том, кто виноват в случившемся. Это как с гладью воды, невозмущенной ветром. Брошенный камень дает одни круги, всплеск крупной рыбы другие, а рябь от мелкой рыбешки тоже отличается. Опытный рыболов по движениям на воде может определить размер рыбы и ее вид. Вот и мы такое можем видеть. Единственное исключение — тела людей, убитых издалека. Например, дальнобойной артиллерией. На них следы исчезают быстро. Но здесь не артиллерия — я совершенно ясно определил оружие. Длинный узкий клинок — скорее всего шпага. А вот следа хозяина нет. Будто это оружие не держала рука человека — ни малейших признаков. Я в замешательстве… Это ведь невозможно… Я думал, что мой дар ослабел, но ведь и бригадный жрец столкнулся здесь с тем же. Он в такой же растерянности…
Граций едва не испустил победный вопль вслух, чем неминуемо испортил бы свой имидж жестокого и невозмутимого палача. Было чему обрадоваться — таких совпадений не бывает: он все же нашел след удивительного мастера.
— Идите — я вас больше не задерживаю. И там скажите, что я приказал привести сюда пастуха, который нашел эти тела.
У пастуха были самые испуганные глаза во вселенной. Граций, сталкиваясь с подобными взглядами, всегда подозревал плохое. Ну не может невиновный человек так низменно бояться. Хотя, если по чести, советник и без этих признаков всегда подозревал самое худшее. Он не верил никому, кроме себя, и на это были основания — другие его старались обмануть частенько, а вот сам себя он ни разу не пытался провести.
Итак — пастух виновен по определению. Остается мелочь — узнать, в чем именно.
А какие у него великолепные глаза… почти бычьи… навыкате… Достойные экземпляры для коллекции… Жаль что это жалкий простолюдин — советник предпочитал калечить аристократов. Как приятно унизить того, кто всю жизнь занимался унижением других — лучшее развлечение.
Пастух суетливо поклонился, сгорбился, начал суетливо мять в руках войлочную шапку. Граций молчал — просто смотрел в глаза варвару. Тот, все больше нервничая, начал вилять взглядом, затем, найдя для него удобную мишень, уткнулся в земляной пол нищей хижины (кстати, самого богатого дома в этой мерзкой деревушке).
— Не отворачиваться — смотреть на меня, — зловеще-спокойно приказал Граций.
Пастух, с ужасом уставившись в красные глаза альбиноса, протараторил:
— Господин — на мне нет вины! Я не трогал этих солдат, и я сразу рассказал про них старосте!
— Так ли уж сразу? — наобум придрался Граций.
Пастух, едва не бухнувшись из-за слабости в коленях, пошатнулся, удержал равновесие, затараторил еще быстрее, подпуская в голос слезы:
— Господин — сразу никак не получалось! Я ведь не могу бросить стадо в горах. А солдаты эти лежали прямо под Тещиным Носом. Это скала такая, очень высокая. Она поднимается до Козьей Пятки — ступеньке среди круч. А выше уже обрыв идет под самый перевал. Я думаю, солдат сбросили как раз оттуда — тропа к Козьей Пятке есть, но пройти по ней можно только в начале осени, да и то опасно очень. Туда только охотники за целебной горной смолой ходят — кроме них никто про тамошние тропы и знать не знает ничего. У меня брат старший ходил с ними, потому и ведаю немного. Если они упали с перевала, то катились как раз до Пятки. А сейчас там снега понизу тают вовсю, так что их, наверное, смыло уже к нам. Видно же — издалека катились. Все размолотило — вороны такое не сделают. Не будь снега, вообще бы в труху разорвало — далеко ведь падать пришлось. Зима снежная выдалась — даже понизу в ложбинах до сих пор кое-где не растаял. Я как их увидел, понял, что надо старосте сказать. А как скажешь, если пасу стадо в одиночку? Пригоню к деревне, мне не поздоровится — стадо должно пастись на лугу почти до темноты. Я ведь общинник — не мое оно. Спрос-то с меня. Вот и ждал, когда время выйдет, ну а потом бегом их гнал — дело ведь важное могло быть. Нам ведь на днях ваш офицер читал бумагу громко, где приказано было про всех мертвецов обязательно сообщать. И награда обещалась хорошая. Я и подумал…