Охота Полуночника
Шрифт:
— Я провожу тебя до пристани, — с беспокойством сказала Виолетта, словно и речи быть не могло о том, что она останется дома.
Даже ее дурацкая белая шляпка стала мне теперь дорога.
— Я не выдержу, если мне придется помахать тебе с палубы, — признался я. — Пожалуйста, давай попрощаемся здесь.
Я крепко прижал ее к себе и держал так, пока она не перестала всхлипывать и смогла улыбнуться, когда я пощекотал ей подбородок. Последнее, что она мне сказала, было:
— Джон, ты мне так дорог, что я спасу тебя от себя. Ты не должен влюбиться в меня. А если это уже произошло, я молю тебя, чтобы за время странствий сердце твое отвернулось от меня.
Говорят, что страдания укрепляют, но тогда, глядя в ее нефритовые глаза, я почувствовал, что нас оно сломало.
Глава 9
Мы плыли неторопливо и добрались до Александрии только через пять дней. Город оказался более провинциальным, чем я ожидал, хотя мог похвалиться и прекрасными особняками, и конторами. Я раньше никогда не видел такого количества чернокожих людей, и хотя большинство из них были одеты в лохмотья и работали подсобниками в магазинах и разнорабочими, все же некоторые были одеты просто шикарно! Я решил, что это сулило Полуночнику только хорошее, и радовался, что вижу явные признаки процветания.
Остановился я в пансионе Харперов, деревянном доме на улице Фэйрфакс, недалеко от порта.
Положив вещи, я первым делом направился на Кинг-стрит, оживленную улицу, идущую через весь город с востока на запад.
Согласно письму капитана Моргана, именно здесь находилась аптека Миллера, который купил Полуночника и у которого тот работал до самой смерти хозяина от желтой лихорадки.
Я надеялся, что сын, дочь или вдова смогут поделиться со мной какими-нибудь сведениями.
Я нашел нужный мне дом и обнаружил, что теперь там находится жилищное агентство Ридинга.
Присев к столу мистера Ридинга, я рассказал ему свою историю. В надежде, что любая дополнительная информация может быстрее привести меня к цели, я упомянул, что моего друга могут знать в Александрии как Тсамму, по его настоящему имени.
— Тсамма — это сорт дыни, которая растет в пустыне, — заметил я. — Во время засухи люди и животные в Африке утоляют жажду ее обильным соком.
Мистер Ридинг зажег сигару. Скрывшись за облаком дыма, он поднял свои мохнатые брови и сказал:
— Сорт дыни?
— Да, верно.
Он попытался сдержать приступ веселья, но не смог и так захохотал, что едва не свалился со стула.
Заметив мое недовольство, мистер Ридинг выпрямился и обрел серьезный вид.
— Прошу прощения, мистер Стюарт. Но дыня… — Он прочистил горло. — Да, так возвращаясь к вашему вопросу. Должен сказать, что, когда африканцев привозят на наш рынок, им обычно дают нормальные христианские имена. Вашего Полуночника могут теперь звать Вашингтоном, Адамсом, Джефферсоном или Джексоном.
Семейства Миллеров жилищный агент никогда не встречал. Существовал предыдущий владелец дома, корабельный плотник по имени Бэрроу, но мистер Ридинг не имел ни малейшего представления, где этот мистер Бэрроу жил теперь и имел ли мистер Миллер жену и детей.
— Скажите, — спросил он, выпуская клубы дыма в потолок, — были у вашего черномазого шрамы или особые приметы?
Он так легко употребил слово черномазый,что я вздрогнул.
— Я такого не припоминаю, разве что небольшой шрамик на брови.
— А клеймо?
— Господи помилуй, надеюсь, что нет.
— Ну, хорошо, а описать его вы можете?
— Он очень маленький человек, ростом около пяти футов, с красивой бронзовой кожей и широким плоским носом, с чувством собственного достоинства…
— Вы говорите, с широким плоским носом?
Я подтвердил, и он ухмыльнулся. Его грубые манеры выдавали жителя горных районов.
— Послушайте, мистер Ридинг, что я такого сказал, чтобы вызвать такое веселье?
— У всех морских черномазых широкие плоские носы, мистер Стюарт.
— Морских?
— Африканцев.
— Мистер Ридинг, я полагаю, что они все из Африки.
— Вот тут вы очень ошибаетесь. Многие плодятся здесь. В сущности, большинство, потому что работорговля прекращена около пятнадцати лет назад этим чертовым актом Конгресса. Большинство наших черномазых родились прямо здесь, в Соединенных Штатах. Боюсь, сэр, что вам придется вооружить меня более толковым описанием, если я надумаю помочь вам выдернуть вашего ниггера из его дыры.
Меня уже тошнило от грубости, с которой мистер Ридинг отзывался о неграх, поэтому я поблагодарил его и ушел. Остаток дня я провел на продавленном матрасе в комнате пансиона, рисуя Полуночника. Это оказалось гораздо сложнее, чем я думал. Несомненно, виновата была удушающая жара, из-за которой мне пришлось разнагишаться и, задыхаясь, сесть у окна, надеясь на слабые порывы ветерка с океана.
Мой рисунок уловил проказливость Полуночника и поэтому люди, которым я его в этот день показывал, говорили:
— О, да это шельмец!
Сначала я считал, что это говорится ласково, но постепенно, увидев несколько неодобрительно нахмуренных лиц, понял, что имеется в виду нечто родственное бездельнику. Я вынужденно пришел к заключению, что они не могут воспринять одухотворенного африканца иначе, чем публичное оскорбление или угрозу.
Не имея других идей, я провел остаток дня, показывая свой рисунок владельцам магазинов на Кинг-стрит и Вашингтон-стрит. Наконец словоохотливый плотник по имени Фридландер припомнил, что у мистера Миллера была дочь Абигайль. Через полчаса после нашего разговора он нашел меня в галантерейном магазине Холла и сказал, что вспомнил — миссис Абигайль Миллер Мансон живет на Квин-стрит. Я взял ее адрес, поблагодарил его и помчался туда.