Охота Полуночника
Шрифт:
— То, что они сделали с Марибелл, было ужасно плохо, Морри, девочка.
— Очень плохо, Ткач.
И мы оба замолчали, размышляя о справедливости. Мне всегда было хорошо с Ткачом, как будто с дядюшкой. Он похлопал меня по бедру и сказал:
— Знаешь, девочка, если б у меня прямо сейчас в правой руке был пистолет, я б им попользовался. Клянусь небесами, я б хорошо им попользовался.
— Ты бы смог, Ткач.
— Сначала я бы отправил под землю кузена Эдварда. Футов на пятьдесят. Потом я бы пошел в Чарльстон и закатил по пульке в каждого из докторов. Я б им сказал: «А это вам подарочек от Марибелл». Я бы это сделал. Если б твой папа был здесь, он бы подтвердил. Он-то знает, как здорово я умею стрелять. Каждому всего-то и надо, что одну пульку.
— Я тебе верю, Ткач.
Я больше ничего не сказала, потому что он выглядел так, словно у него сильный жар. Должно быть, он решил, что я рассердилась на него за такие жестокие разговоры, потому что встал и сказал:
— Прости, что я вывалил это на тебя, Морри, но мне надо было с кем-то поговорить, а с тобой это всегда очень легко. Эх, если б у меня было то, о чем я говорю!
Я потянула его за рубашку, чтобы он сел, и объяснила, что меня волнует вовсе не то, что он сказал; всем известно, что я бы и сама их всех поубивала, и что это только справедливо. Я добавила, что он выглядит уставшим, и предложила заварить для него особый чай. Тут он начал плакать; казалось, что он сдерживал эти слезы месяцами; хотя, скорее, даже годами. Я никогда не видела, чтобы Ткач плакал. Никто не видел. Я знала, что ему нравилась Марибелл, только не знала, насколько сильно.
— Она была хорошей и мужественной девушкой, — сказала я. — И по-настоящему сильной.
Тут он начал дрожать. Он был очень широкоплечим, но я сумела обнять его за плечи, его огромная сила растворялась в отчаянии.
— Мне очень жаль, — прошептал он, вытирая глаза.
— Не надо. Мы — одна семья. Если тебе хочется плакать, поплачь. Поплачь со мной.
— Нет, будет. — Он еще раз вытер глаза, сжал кулак и отрывисто сказал: — Я это сделаю. На этот раз — сделаю.
— Ткач, прошлой ночью я видела, что будет сильное наводнение. Все в Ривер-Бенде покроется водой.
— Даже Большой Дом? — недоверчиво спросил он.
— Даже он. Слушай, что ты скажешь, если я сумею раздобыть несколько пистолетов? И, может, сабли. Как ты думаешь, сможем мы пробиться в Чарльстон и сесть там на корабль? Какой-нибудь с Севера. Или из Англии. Ты думаешь, что сумеешь научить нас, как заряжать пистолет и целиться?
Ткач посмотрел на меня, покусывая губу и раздумывая. Потом он кивнул. Вот так мы и начали планировать все по-настоящему.
Одно я знала с самого начала: если мы и в самом деле собираемся пробиться в Чарльстон и уйти оттуда в море, нам потребуется помощь старого друга по фамилии Бофорт. По трем причинам: он работал в складах дока и знал корабельные команды и даже капитанов; он был свободнорожденным мулатом и мог ходить везде куда проще, чем негр; и он по-отечески любил меня. Я знала его почти всю свою жизнь, потому что, когда мы с папой выезжали на рынок, мы обязательно выбирали для себя новые растения и всякие лекарственные принадлежности, хранившиеся на складах, которые охранял Бофорт.
Однажды Бофорт преподал мне важный урок. Он качал меня на колене, вдруг тяжело вздохнул и сказал:
— Морри, такая жалость, что ты рабыня, потому что ты очень умненькая малышка, и из тебя могло бы получиться что-нибудь стоящее.
Мне тогда было лет шесть, но то, что он сказал, заставило замереть мое сердце, потому что до этого я и не знала, что я рабыня. Я знала, что мои родители — рабы, но о себе так не думала. Я — Морри, и я рабыня, в точности, как мама и папа.
Я считала, что могу ему доверять, потому что, в отличие от других мулатов в Чарльстоне, он не считал себя почти что белым. Он всегда говорил, что порка, которую он однажды получил от собственного белого папы, научила его, что невозможно быть почти чтобелым — все равно что негры в Мэриленде говорят, что живут почти чтона Севере. Лили услышала это, когда ездила в Балтимор с Большим Хозяином Генри, и мы всегда над этим смеялись.
Так что я поехала с Лили в город, чтобы подобрать ей очки, но в основном, чтобы поговорить с Бофортом. Кучер, Вигги, не должен был никуда ехать, потому что у него был выходной, но он согласился отвезти нас. С нами поехал и Ткач, потому что я сказала мастеру Эдварду, что ему необходимо купить кое-что для кур. Вообще Эдвард ни за что не отпустил бы нас всех вместе, но в последнее время на него нашло какое-то помутнение, после того, как он вернул свои деньги за Марибелл и так ловко одурачил папу.
Сначала мы все вместе пошли к глазному доктору. Похоже, это могло затянуться надолго, потому что в комнате ожидания для цветных уже сидели двое чернокожих мужчин, поэтому я отдала Вигги пять серебряных долларов, которые доверил мне мастер Эдвард, и попросила его остаться с Лили. Мы с Ткачом пошли на склад к Бофорту.
Обычно в Чарльстоне я становлюсь бестолковой, потому что в нем очень суматошно.
Но в тот день мы шли по его оживленным улицам, а мысли мои оставались четкими.
Было совсем нетрудно представить себе, как будут выглядеть эти красивые дома, когда дерево обуглится, кирпич выкрошится и повсюду будет зола.
Ткач наклонился и зашептал мне в ухо:
— А где все белые?
— Какие белые, Ткач?
— Все, — прошептал он. — Нас больше, чем их, — и он пожал плечами, видимо, очень удивляясь.
— Ткач, пошли дальше, — сказала я, схватив его за руку и потянув вперед. — И послушай внимательно: в каждом доме, который ты видишь на полмили вокруг, живет куча рабов, которые готовят, убирают и делают все прочее. В некоторых домах их двадцать, тридцать, а то и больше. В Чарльстоне негров не меньше десяти-пятнадцати тысяч. Говорю тебе, что белые просто плавают в огромном черном море.
Он некоторое время молчал, обдумывая это, потом сказал:
— Морри, они должны понимать, что поступают неправильно. Даже те, которые убили Марибелл, должны это знать.
— Если ты и в самом деле так думаешь, Ткач, тебе очки нужны больше, чем Лили.
Мы нашли Бофорта, сидящего в передней части склада за старым деревянным бюро. На нем был красивый жемчужно-белый жилет и алый галстук, волосы совсем поседели. Он широко улыбнулся мне и протянул руку. Я представила их с Ткачом друг другу и спросила, нет ли новых растений и семян, и Бофорт повел нас к задним окнам.