Охота Полуночника
Шрифт:
Вскоре папа скатился вниз по лестнице в необычно хорошем расположении духа.
— Привет, Джон! Как ты, сынок?
Я сел и потянулся.
— Хорошо, папа. Только устал.
При встрече с ним я не почувствовал того восторга, какой часто воображал себе до его приезда. Мне показалось, что он слишком изменился. Яркие синие глаза, длинные волосы, туго стянутые на затылке… В те годы я еще не знал, что после долгой разлуки людям часто необходимо заново привыкать друг к другу. Тогда мне казалось, что я уже никогда не буду любить его так же сильно, как прежде.
— Как ты находишь нашего Полуночника? — спросил он.
— Очень темный, — ответил я.
Отец рассмеялся.
— Конечно, темный. Просто чернее ночи по сравнению с таким бледным шотландцем как ты…
Мама спустилась к нам, скрепляя волосы шпильками. Она улыбнулась папе, а он подмигнул ей. Он взял одну из своих трубок с каминной полки, красивую, цвета морской пены, вырезанную в виде головы летучей мыши. Много лет назад отец купил ее в Глазго. Доставая кисет из кармана жилетки, он вздохнул:
— Как все-таки хорошо дома.
Мама объявила, что собирается приготовить для нас чай.
— А вы пока побудьте наедине, — она улыбнулась и вышла в сад, чтобы набрать воды в чайник.
Папа приветливо пригласил меня сесть рядом, в сине-зеленом парчовом кресле, в котором обычно сидела мама.
— Думаю, Полуночник еще в саду, — сказал он, наклоняясь ко мне и закладывая в трубку щепотку табака. — Прости, что тебе пришлось грустить, келпи. Я постараюсь все исправить теперь, когда снова я дома.
— Со мной все было хорошо, — ответил я.
— Да уж, вижу, насколько хорошо. И что за лекарство давала тебе твоя мать. — Он стряхнул с брюк крупицы табака. — Знай, что мне знаком каждый волосок на твоей голове. Я еще пересчитаю их, чтобы убедиться, что ни один из них не выпал в мое отсутствие!
Он ласково улыбнулся. Я приложил все усилия, чтоб разделить его радость, но ржавый болт все сильнее врезался мне в шею.
— Насколько я понимаю, аппетит ты тоже потерял. Мне это совсем не нравится, Джон. А как ты посмотришь на то, что мы больше не будем пить это лекарство? Думаешь, тебя снова будет донимать эта… твоя проблема?
Мысль о том, что меня лишат ежедневной ложки опия, встревожила меня.
— Так что ты скажешь? — настаивал он.
— Я постараюсь больше не видеть и не слышать Даниэля, — пообещал я, чтобы не портить ему хорошее настроение от возращения домой.
— А знаешь, Полуночник мог бы тебе помочь. Что ты о нем думаешь?
— Ничего не думаю, папа.
— Не лукавь. — Он наставил на меня черенок своей трубки. — Выкладывай все начистоту, парень.
В худшем случае меня могли отправить в кровать, а поскольку я был совсем не против того, чтобы улечься спать, я ответил:
— Он мне не нравится. Мне кажется, что он — настоящий урод.
— Почему, сынок?
— Понятия не имею, зачем он здесь, — отвечал я. — Согласись, что он — странный.
Папа задумчиво попыхивал трубкой, а потом промолвил:
— А для какой-нибудь маленькой птахи он мало чем отличается от нас с тобой.
Я не разделял его уверенности.
Вернулась мама, чтобы поставить на наш круглый деревянный стол чашки и блюдца, разрисованные ветряными мельницами.
— Подождем, пока вода закипит, — сказала она. — У вас тут все в порядке?
Я кивнул, а папа поцеловал ей руку. Потом он повернулся ко мне и сказал:
— Сынок, тебе недостаточно того, что он мой друг?
Мама закусила губу, колеблясь, стоит ли высказывать свое мнение.
Я уже собирался соврать, чтобы избежать ссоры, но она ответила за меня:
— Джеймс, давай будем рассуждать трезво. Мы ведь с Джоном еще совсем не знаем его.
— А если бы он был моим другом из Лондона, Мэй, ты бы тоже вела себя так холодно?
— Не знаю. — Она раздраженно махнула рукой. — Вопрос спорный, Джеймс, и я думаю, что Джон прав. Он слишком темнокожий для англичанина, и наши соседи могут оказаться не столь… гостеприимны, как мы с тобой.
Я почувствовал, что она совершила тактический промах, упомянув о соседях. Отца ничуть не волновало их мнение о наших гостях или о чем-то другом.
Он слишком резко вдохнул дым и поперхнулся. Прокашлявшись, он попытался привести последний довод:
— К твоему сведению, Мэй, Полуночник был подданным Британского королевства на мысе Доброй Надежды.
Мама опустилась на один из своих виндзорских стульев, придвинув его к моему креслу, словно вставала на защиту домашнего очага.
— Но это, мой дорогой супруг, еще не делает его британцем.
— Тогда к черту всех британцев и к черту соседей! И тебя к черту, Мэй, раз ты такая умная.
Папа раздраженно дымил своей трубкой, едва не удушив нас клубами дыма. Но потом он снова обратился к нам мягким тоном:
— Я убедился, что он — очень хороший человек. И никогда не соглашусь с вами. Но если через три недели он будет вам так же неприятен, я оплачу ему дорогу до Мыса, и вы его никогда больше не увидите.
— Все дело в том, что он появился в очень неподходящее время, — сказала мать, чувствуя, что обидела отца сильнее, чем хотела. — При других обстоятельствах я бы приняла его с радостью.