Охота Полуночника
Шрифт:
— Разумеется, можно. Только я понятия не имею.
— Это потому, что ты измеряешь расстояние в минутах. Вот и бушмены измеряют возраст иначе, чем мы, но для них это вполне естественно и разумно.
— Какой вздор! — воскликнула она.
— Может, это и смешно, Мэй, но это гармонично вписывается в их образ жизни.
Они хмуро уставились друг на друга и замолчали.
— А кто такие бушмены? — спросил я. — Никогда не слышал о таком народе.
Отец подлил себе вина.
— Бушмены первыми поселились в Южной Африке. Они
Он с нежностью посмотрел на нашего гостя, который сидел, устремив растерянный взгляд себе в тарелку.
— Полуночник был еще ребенком, когда его украли из племени. Его родители погибли от руки голландского командира по имени Нэл — этот гадкий изверг убил тысячи людей из народа Полуночника. Мальчика отвез к себе на ферму один из офицеров Нэла и сделал своим слугой. Потом его бросили на произвол судьбы. Благодаря своим врожденным навыкам следопыта он нашел дорогу домой, к своему племени. Но через несколько лет вновь произошло нападение, и все его новые собратья были убиты. Тогда он был уже юношей, и его опять продали, на сей раз — йоркширцу по фамилии Рэйнольдс, который держал там виноградник. Там я и встретил его. Как видишь, у него есть веские причины не знать свой возраст в том смысле, как мы это понимаем.
— Если они такие великие охотники, папа, то как же его родители дали себя убить? — В тот момент мне было даже приятно, что мои нескромные вопросы могут кого-то задеть.
Отец наложил воображаемую стрелу на невидимый лук, прицелился через окно в сад и выстрелил.
— Лук бессилен против мушкетов, Джон. Даже ты это знаешь, — он подмигнул мне, и я понял, что слово «даже» было наказанием за мою нескромность.
— Это был неравный бой. Но уверяю тебя, сынок, — он подкрепил серьезность своих слов, поднося кулак к моему носу. — Если бы бушмены сходились с англичанами на равных, Полуночник и его люди всегда бы одерживали победу. Так же, как и шотландцы, — закончил он с гордостью и откинулся в кресле. — Недавно я видел, как человек его племени свалил газель со ста ярдов, стрелой прямо в сердце. Нет, любой, кому дорога жизнь, не стал бы связываться с Полуночником и его родичами.
Наш гость все сидел, понурив голову, явно взволнованный. Мелкие морщинки, как спицы колес, появились вокруг его миндалевидных глаз.
— И что вы можете нам сказать об Африке, сударь? — спросила мать.
Полуночник никогда не бывал за пределами Африки, так что просить его рассказать о своем континенте было все равно, что требовать от него рассказа о целом мире, поэтому он вознес руки к потолку и воскликнул:
— В небе есть звезды, они великие и могучие охотники. Они танцуют,
Он поднял ладони, раскрывая их навстречу маме, словно преподнося ей драгоценный дар, и добавил:
— А потом приходит Богомол. Он нисходит с небес в пустыню.
Было видно, что маму поразила красота его слов, до такой степени, что мне показалось, будто он выиграл этот спор. Но, прокашлявшись, она бросила отрывисто:
— О, да, это все очень красиво, но я не могу понять, какое это имеет отношение к Африке.
— В Африке знают обо всем этом. Африка — это память.
Это было как звук трубы над полем великой битвы, призывающий всех воинов сложить оружие. Никто не проронил ни слова. Думаю, каждый из нас имел свою причину впасть в молчание. Из речи Полуночника я не понял ничего, но сами слова его казались волшебными, как заклинание. Мама, очевидно, просто подумала, что этот африканец — безнадежен, и лучше ему было оставаться на своей жалкой родине.
Что касается отца, то глаза его светились гордостью, как будто ему выпала честь принимать в своем доме самого Роберта Бернса.
После десерта из груш в вине, любимого папиного лакомства, он развел огонь в камине и позвал всех посидеть с ним.
Полуночник отказался и попросил разрешения забраться на нашу смотровую вышку, чтобы посмотреть на город. Из вежливости папа удалился вместе с гостем на пару минут. Вернувшись, он поведал нам, что африканец смотрел сквозь желтое и красное стекло витража так, словно заглядывал через порог в мир будущего. Еще раньше, во время экскурсии по дому, он был заворожен этими стеклами и сказал, что нам удалось похитить кусочки от сына Богомола, Радуги, и оставить себе. Богомол, как мы узнали позже, был верховным божеством в пантеоне бушменов.
При таких речах Полуночника отец начинал что-то одобрительно бормотать, а мать осуждающе щелкала языком.
— Думаю, он просидит там ночь напролет, — сказал папа.
Затем он собрал свой кисет, огниво и трубку и уселся в кресло. Я боролся со сном, но зевота одолевала меня. Я улыбался, когда мама или папа смотрели на меня, не желая портить семейный праздник после долгой разлуки своими жалобами на здоровье.
И все же вскоре я зашелся в судорожном кашле, и меня вырвало прямо на персидский ковер.
— Это он так разволновался из-за того, что ты приехал, — сказала мама, подавая мне стакан воды.
Папа пощупал мой пульс. Он оказался слабым и угрожающе быстрым.
— Тебе целый день нездоровилось, — сердито сказал он. — Ты — храбрец, но глупо было ничего не говорить нам. — Он отвел меня наверх в мою комнату.
Когда я лег, мама отвернулась и схватила отца за руку. Слух у меня всегда был первоклассный, и я расслышал, как она шепчет:
— Господи, помилуй, ведь он может нас покинуть. Возможно, он даже сам этого хочет.