Охота Сорни-Най [журнальный вариант]
Шрифт:
— А вот и дядя Коля! — радостно сообщила тетя Валя, хватая Феликса за рукав. — Иди, поздоровайся с дядей Колей. Это ничего, что ты нас сжег, мы не в обиде, мстить не будем. Рады мы, что ты по-соседски все же решил навестить нас в этом краю мертвых. Будем опять вместе, как когда-то; зачем нам собачиться, ссориться? — с этими доброжелательными словами соседка похлопала Феликса по спине.
Ужасный запах гари стал невыносимым. От этого ли или оттого, что страх превысил все мыслимые пределы, студент вдруг вскочил на ноги и дико заорал.
Его пронзительный вопль разнесся над лесами и холмами, вонзился в самое небо, пролетел над снежной равниной на несколько километров… Феликс дико кричал, визжал, орал и рыдал от нечеловеческого ужаса, обуявшего
— Он, видно, уснул у костра, вот и подпалил ватник! — возбужденно кричал Юра Славек, взмахивая бесполезным топориком. — Ох, и напугался же я!
— Точно, мы выбежали, а он уже полыхает! — говорил Егор Дятлов, бросая пригоршни мокрого снега на Феликса. — Как факел. Если бы мы не услыхали, он бы сгорел напрочь!
— Такой вопль трудно не услышать, — мрачно сказал Зверев, забрасывая ружье за спину и вытирая руки о подол свитера. — Вот тебе и дежурный; чуть не сгорел, нас перепугал своим диким криком, уснул на посту… На фронте за такие дела могли под трибунал отправить. И к стенке, между прочим, поставить могли. Эх ты, парень!
От волнения в речи Степана чуть сильнее обычного слышался кавказский акцент, он говорил быстро и горячо, с придыханием. Студенты помогли товарищу подняться, принялись отряхивать его. До Феликса стал доходить смысл происходящего и сказанного; выходит, он задремал на дежурстве, подпалил ватник от костра, который сам развел чересчур сильно, и чуть не сгорел. А из-за сильного запаха паленого ватника ему приснился страшный сон про погибших когда-то в огне соседей. Какой ужас! — он мог бы заживо сгореть здесь, на ночной лесной поляне, превратиться в уголь, в головешку; а еще того хуже, мог получить ужасные ожоги и стать изуродованным инвалидом, ослепнуть, да черт знает что еще могло с ним приключиться! Из врачей здесь только недоучка Женька с его простыми домашними средствами типа йода и валерьянки, так что и помочь-то было бы некому.
Феликсу стало нестерпимо стыдно за свой сон, за свою слабость, так позорно обнаруженную перед товарищами: надо же, уснул на посту! Вот тебе и спортсмен, сильная личность, призер республиканских соревнований! Как маленький мальчик, не справился со своим организмом, уснул и стал посмешищем для товарищей! Коротич старался не смотреть в глаза Степану и ребятам; он низко опустил голову и уставился в снег.
— Посмотрите, товарищ Зверев, на нем ведь лица нет! — вдруг заметил Юра Славек. — Он с утра какой-то бледный, я заметил. Наверное, он заболел.
Юра хотел выручить товарища, спасти его от позора и осмеяния, но на самом деле вид у Феликса был неважный: отекшее бледное лицо, мешки под глазами, заострившийся нос… Голова его немилосердно болела и кружилась, словно он перекатался на карусели, как когда-то в детстве, давным-давно, когда мама водила его, четырехлетнего, в парк отдыха и там он до рвоты накатался на убогой лошадке по кругу, по кругу, по кругу… Феликс зашатался, и его стошнило.
— Ну, только этого не хватало! — расстроено сказал Егор Дятлов. — Ты что это, Феликс, неужто и впрямь заболел?
— Похоже… — выдавил Феликс между двумя приступами мучительной рвоты.
Ребята обступили Феликса; из палатки уже вышел Женя Меерзон, к нему присоединились Олег Вахлаков и Толик Углов, подпрыгивающий от мороза — он не надел тулуп и теперь ужасно боялся заболеть. Боялся он заразиться от подозрительно бледного Феликса, которого продолжало тошнить; наверняка Феликс заразился в поезде какой-нибудь жуткой инфекцией, и теперь все могут подхватить этот смертоносный микроб!
Женя подошел к другу и взялся за пульс. Уверенные действия будущего доктора немного разрядили ситуацию и успокоили всех собравшихся. Вышли и заспанные перепуганные девушки; они вскоре с сочувствием смотрели на Феликса, а Рая тараторила:
— Ой, я точно знаю, Феликс упал в обморок! Он потерял сознание; это из-за давления, у меня у мамы был такой приступ, когда в войну было голодно. Она прямо на работе упала, а врач потом сказал, что у нее резко понизилось давление.
— У тебя были травмы головы? — спросил Женя, щупая Феликсу лоб, что было совершенно бесполезно, но тоже очень успокаивало.
— Ну, были… — неохотно признался Коротич, стараясь дышать ровно и борясь с подступающей дурнотой. — У меня была трепанация.
— Ну, ты даешь! — возмутился Женя. — И ты скрыл от нас? У тебя, Феликс, возможно, начинается эпилепсия, вот что. Похоже, что у тебя был приступ. Тебя надо тщательно обследовать и лечить. Нельзя было идти в поход с таким анамнезом.
Пока Женя вел умные врачебные речи, Люба набросала в чайник снега и повесила его на огонь. Когда вода вскипела, заварила чай и первому подала полную кружку крепкого ароматного напитка трясущемуся в ознобе Коротичу:
— На, пей, я сахара шесть или семь кусочков положила. Сейчас тебе станет получше.
Феликс стал прихлебывать горячий чай; ему и впрямь стало лучше, дурнота медленно, но проходила, голова перестала кружиться. Ребята сгрудились вокруг пострадавшего товарища и бурно обсуждали случившееся. Уже никто не сердился на Феликса за то, что он уснул на посту и, главное, перебудил всех своим ужасным воплем. Все сочувствовали ему, девушки гладили его по спине, теперь укрытой чьим-то тулупом, а Женя все считал удары пульса с таким видом, словно делает серьезнейшую операцию. Только Руслан Семихатко безмятежно храпел в палатке, вольготно растянувшись в своем теплом спальном мешке. Он так крепко спал, что не слышал воплей Феликса и гвалта голосов своих товарищей. Все решили попить чаю, раз уж ночное событие заставило их проснуться, поэтому притащили кружки, и раз такое дело и чай готов, то почему бы не нарезать немножко бутербродов и не подкрепиться? Рая и Люба накромсали хлеба, и все с удовольствием проглотили по паре кусков, положив сверху ароматные шматки сала с чесноком. Перекусив, ощутили приятную истому и побрели обратно к палатке, осторожно ведя под руки ослабевшего Феликса. Его уложили с большой заботливостью, укрыли несколькими одеялами, а Рая даже хотела дежурить над засыпающим Коротичем до утра, но Феликс отклонил ее предложение, пробормотав, что чувствует себя лучше и вот-вот уснет. Рая тоже легла, втайне сердясь на хитрую Любку, которая опять ее опередила и показала себя с самой лучшей стороны, носясь с этим чайником, как угорелая курица. “Курица!” — про себя довольно злобно повторила Рая, вспомнив, как смотрел Егор Дятлов на заспанную, но расторопную и такую милую Любу. Милую-то милую, а вот волосы у нее были очень комично всклокочены, так что вид у подруги был какой-то неряшливый, неприятный. Рая догадалась надеть шапку, кокетливо сдвинув ее набок, а Любка-то не догадалась! Так и выбежала простоволосая, растрепанная. От этих мыслей Рая успокоилась и скоро уснула. А у костра остался один Степан Зверев, который так и сказал:
— Ну вот что, молодежь! Идите-ка вы все на боковую, спать! Я один додежурю до утра, уже вон рассветет скоро. Я старый, мне мало спать надо, так что давайте-ка все в палатку, и немедленно спать! Нам через несколько часов надо дальше идти, отдыхайте.
С большим облегчением все отправились выполнять распоряжение Степана. Егор Дятлов хотел было остаться, чтобы дежурить вдвоем, но Степан настоял на своем решении:
— Хватит, Егор, приключений на сегодня. Надо, чтобы ты спокойно выспался и назавтра, то есть уже на сегодня, мог со свежей головой руководить ребятами.