Охотник за головами
Шрифт:
За столом повисла тишина. Все четверо переводили взгляды друг на друга. На лице трактирщика была написана обида, Хорса смотрел на Освальда осуждающе, а Жак вообще ничего не понимал.
«Ну, конечно, – подумал охотник, – глупо предположить, что кто-нибудь из местных жителей может прикрыться старой легендой и начать грабить проходящих купцов. Наверное, я и на самом деле перегнул палку, тем более что охранники купцов могут эту деревню по бревнышку разнести. Играючи. Но ведь не мешало проверить, а вдруг…»
– Приношу свои извинения, почтенный хозяин, – Освальд наклонил голову, признавая
– Ну, уж говори, раз начал. – Годзереку слова давались с видимой неохотой. Но он был хорошим трактирщиком, а тем хороший трактирщик и отличается от плохого, что много чего и кого повидал на своем веку, поэтому мог выслушать многое. – Почему ты подозреваешь меня и остальных в деревне в совершении такого преступления?
– Я, перед тем как стать охотником, долго учился. – Освальд пытался найти простые и доходчивые слова. – И нас обучали многому. А уж искать все причины, которые помогут найти правильное решение, тем более. Прости меня за допущенную грубость, но иначе не мог. Эта привычка сильнее любой вежливости, она заставляет подозревать всех, чтобы самому остаться целым и найти цель поиска. И поверь, что именно из-за нее сижу напротив тебя, живой и целый, хоть и зашитый во многих местах. Понимаешь, Эрнст? Поэтому я предположил, что кто-нибудь мог воспользоваться местными преданиями, чтобы поживиться. Но ты… ты, вижу, что не мог сделать этого. Еще раз прошу у тебя прощения.
Стало видно, что Годзерек с трудом проглотил душившую его обиду, но человек он был умный, понимал, какую тяжесть взвалили на себя Освальд с Хорсой. Поэтому не стал возмущаться дальше, а принял извинения, и не торопился уйти. Ему было интересно, какие действия собираются предпринять новоявленные товарищи. Нельзя сказать, что трактирщика обрадовали новости о том, что еще пара отчаянных голов хочет отправиться прямиком в логово местных страхов. Вроде бы и не его дело, а все же взяло, проняло за душу. Убедившись, что все доводы, приводимые против ночевки у оврагов, не доходят до них, Годзерек бросил все попытки отговорить охотника с лучником. Смирившись с тем, что они все равно пойдут в лес, трактирщик поинтересовался, чем еще может помочь?
– Надо сказать купцам, что им придется задержаться, пока… – Освальд помолчал, – пока мы вернемся из леса, если вернемся, конечно. Сдается мне, что даже днем они могут не проехать. Если сам не хочешь говорить, могу я. Не мое, конечно, дело, но… Жаль людей. Погибнуть могут ни за грош.
– Что-то не думается мне, что купцы согласятся. – Годзерек тоскливо вздохнул. – Ведь сами понимаете, чем быстрее доедут, тем им выгоднее.
– Ничего страшного, подождут. В любом случае согласятся, жизнь дороже прибыли. Ну а если нет, то… – и Освальд махнул рукой.
Глядя на него, Годзерек понял, что охотник действительно сможет уговорить торговцев. И стоять на этом будет твердо, хотя и не его дело.
После долгого разговора бедные купцы пришли к такому же выводу. Немало этому способствовало то, что Освальд был вынужден вышвырнуть на улицу нескольких лучших охранников, ехавших с караваном. Те решили доказать свою преданность и сноровку, назойливо пытаясь
Закончив с этим весьма сложным и утомительным делом, Освальд попросил нагреть воды побольше. Кто его знает, что их ожидает в ближайшее время, а в последний бой лучше идти чистым. Хорса полностью с ним согласился, тоже придерживаясь мнения, что неизвестно, с чем им придется столкнуться. И тут музыкант заявил, что тоже пойдет с ними.
– Чего?!! – лучник удивленно посмотрел на него, худого, нескладного, похожего на желторотого воробьенка. – С какой такой стати ты вздумал с нами отправиться?
– Здесь сидеть прикажешь? – музыкант неожиданно ощерился, как волчонок, показав мелкие и ровные белые зубы. – Могу сам распорядиться своей жизнью, Хорса… могу, думается. Боишься, что придется, как квочке, надо мной трястись? Так не бойся, не придется.
– Всерьез надумал, значит. – Освальд поскреб подбородок. Отрастающая рыжеватая щетина раздражала. – Хочешь, так пойдешь. Пойдет, Хорса, не маленький уже, сам решение принять может.
Лучник неожиданно налился густой и дурной кровью, разразился бранью. Жак слушал, молча и зло. Глядя на него, лучнику расхотелось долго препираться, нужно еще было отдохнуть. Скорее всего, именно поэтому, правда, поворчав для приличия, он согласился.
– Если тебе, дураку стихоплетному, охота помереть раньше времени, – сказал лучник, – то пусть тебе, пошли. Мир лишится еще одного поэта и абсолютно этого не заметит. Твое дело.
Освальд не видел смысла в рассуждениях о дальнейшей судьбе одного молодого миннезингера и просто решил помочь пареньку. Помощь заключалась в поиске и подборе снаряжения для небольшого и худенького Жака. Годзерек обмолвился про часть снаряжения от охранников, гостевавших в его доме. Тогда трактирщик не смог объяснить самому себе, ради чего собирает такое ненужное железо. А гляди-ка, пригодилось.
Среди оружия погибших ночью наемников нашелся меч, который подходил для небольших рук музыканта. А один из кожаных нагрудников, с нашитыми бляхами, вполне можно было затянуть ремнями для нормального ношения. К этому времени в комнате, примыкающей к кухне, исходили паром две большие лохани с водой, а на самой кухне повар начал зажаривать мясо, чтобы все трое могли плотно поесть перед уходом. Служанка, небольшого роста, симпатичная смуглянка, постоянно крутившаяся рядом, пришла сказать, что все готово.