Охотник за смертью: Судьба
Шрифт:
Голгофа ждала свадьбы с лихорадочным нетерпением. Все мало-мальски значимые лица должны были лично присутствовать на торжестве, а ход церемонии предполагалось транслировать на голографические экраны всех планет Империи.
Улицы были забиты ликующими толпами, повсюду звучали здравицы молодым, а портреты царственной четы порой можно было увидеть в самых удивительных местах. Впрочем, если монаршие образы использовались и не совсем кстати, и без должного разрешения, это свидетельствовало лишь о желании всех и каждого ощутить свою причастность к историческому событию. Со всех концов Империи в адрес молодых поступали подарки, которые, после тщательной проверки на наличие взрывчатки и прочих неприятных сюрпризов (увы, недоброжелатели могут найтись у кого угодно) складывали в трех специально отведенных помещениях под надежной охраной.
Ход подготовки к свадьбе и коронации вытеснил с голографических
Неудивительно, что в таких обстоятельствах Парламент принял решение провести церемонию на неделю раньше. Это решение было призвано отвлечь народ от печальных событий и, надо сказать, вполне себя оправдало. Уставшие от страха люди были рады возможности забыться в суете праздничных приготовлений. На руку оказалось и то, что в данном случае речь шла не просто о династическом союзе, а о браке по любви. Все знали о взаимной привязанности Роберта и Констанции. Предыдущего претендента на ее руку, пропавшего без вести и предположительно погибшего Оуэна Охотника за Смертью, почти не вспоминали. Разве что ворчали, что хваленого героя угораздило исчезнуть именно тогда, когда человечеству позарез требовалась его помощь.
Разумеется, не обходилось без попыток испортить праздник воплями о конце света и неминуемой гибели, но новоявленных пророков мало кто слушал. Людям, в подавляющем большинстве, очень хотелось хоть ненадолго забыть о неприятностях.
Все сошлись на том, что, с точки зрения престижа, самым подходящим местом для проведения церемонии будет зал Парламента.
Уже в десять утра, за добрых четыре часа до официального начала церемонии, в фойе перед Парламентом было не протолкнуться. Здесь собрались все, кто хоть что-то представлял собой на Голгофе, и каждый из этих людей был исполнен решимости, как только стража распахнет тяжелые двойные двери, первым ворваться в зал и занять место получше. Попытка распределить места заранее едва не привела к бунту, поэтому организаторы решили пустить все на самотек. Разумеется, приняв меры для того, чтобы споры за лучшие места не перерастали в побоища. Всем приглашенным категорически запрещалось являться с оружием, а фойе было наводнено суровой стражей. Разумеется, гости обменивались яростными, язвительными репликами, но стоило приблизиться охране, как на злобных физиономиях появлялись вымученные улыбки. Все знали, что нарушителей спокойствия приказано без церемоний вышвыривать вон, а оказаться за дверью не хотелось никому.
Лица собравшихся становились еще более учтивыми и любезными, как только они замечали наведенные на них голографические камеры. В конце концов все эти люди пришли сюда не только посмотреть на короля с королевой, но и показать себя. Они мечтали оказаться замеченными. В первую очередь, конечно, замеченными августейшей четой. Что ни говори, а такая мелочь могла открыть блестящие перспективы и положить начало головокружительной карьере.
А по другую сторону запертых двойных дверей, в зале Парламента, царил хаос. Если не сказать хуже. Перенесение свадьбы на неделю вперед напрочь выбило организаторов из графика, и теперь все прилагали героические усилия, чтобы поспеть вовремя. Попасть в учебники истории под именем растяпы, который в столь светлый праздничный день подвел королевскую чету, не улыбалось никому: в данном случае на кон ставилась деловая репутация. Метрдотели честили в хвост и в гриву официантов, повара раздавали подзатыльники поварятам: все орали, топали ногами, носились туда-сюда, хватались за сердце и горстями глотали успокоительные снадобья. Крайними, как всегда, оказывались работники самого низшего звена, им доставалось больше всех. Те, в свою очередь, или бились в истерике, или, наплевав на все, прятались в туалетах и нервно курили.
На кухнях требовали продуктов, но прибывавшие каждые десять минут контейнеры с провизией надолго застревали в боксе службы безопасности, где проходили проверку на взрывчатку, вирусы и еще черт знает на что. Шеф-повара рыдали, грозились и умоляли ускорить доставку хотя бы основных продуктов, но в ответ слышали, что безопасность превыше всего. Один из официальных
Но, несмотря на все задержки, работа кипела. Впечатляющие туши животных медленно поворачивались на вертелах, в то время как целые плантации зелени и горы овощей размельчались, шинковались, нарезались соломкой, кубиками и еще черт знает как. Кондитеры, серьезного вида люди в дурацких колпаках, фантазировали вовсю, сооружая невероятные торты и композиции из сластей. Прозрачные супы и холодные вина томились в бочках. Сотни живых рыб плавали в садках, нервно дожидаясь своей очереди на сковородки. Жара в кухнях стояла нестерпимая, шум ужасающий, а смешанные запахи были настолько сильны, что слабый человек мог бы надышаться допьяна. Мастер ледяной скульптуры выуживал из недр огромного холодильника свои изысканные творения, понося помощника за то, что того именно в такой день угораздило свалиться с простудой.
В самой Палате толпа советников всех мастей и рангов, стараясь перекричать друг друга, высказывала свои, зачастую взаимоисключающие, соображения по вопросам протокола, традиций и этикета. Споры велись с таким жаром, что сотрудникам службы безопасности приходилось то и дело разнимать слишком разгорячившихся ревнителей ритуала. И это притом, что они еще не приступили к порядку представления наиболее важных гостей свежеиспеченной августейшей чете.
Подружки невесты, двадцать четыре прелестные юные леди благороднейшего происхождения, окутанные облаками пенистого розового шифона, совершенно одурев от нескончаемых репетиций, сбились в углу в стайку и на глазах у всех демонстративно напились. Этих девиц отобрали по жребию из разных кланов: участие в церемонии в такой роли считалось высокой честью. (По традиции, подружки невесты должны были подбираться из семей невесты и жениха, но поскольку кланы Вульфов и Кэмпбеллов не так уж давно с упоением занимались взаимоистреблением, семьи проявили такт и дружно позабыли о данном обычае.) Когда подружек невесты только выбрали, все они были в восторге от того, что им предстоит участвовать в таком знаменательном событии. Но долгие дни бесконечной муштры и натаскивания в медленных церемониальных танцах изменили их отношение к происходящему. Юные аристократки больше привыкли отдавать приказы, чем повиноваться. Им очень не нравилось, что на них повышали голос, когда что-то получалось неправильно. Но они прекрасно понимали, что, вздумай они пойти на попятную, их семьи свернут им шеи. Девушки в пику излишне придирчивому танцмейстеру стали черпать утешение в украденном с кухонь шампанском и попытках заигрывать с охранниками. Правда, все они при этом держались в определенных рамках.
Да и как могло быть иначе, если все присутствующие прекрасно осознавали, что находятся под бдительным надзором Шантелль, распорядительницы церемоний.
Шантелль получила эту работу отчасти потому, что все знали, что она хорошо с ней справится, отчасти потому, что никто другой не хотел за нее браться. Но главным образом потому, что никто не мог ей отказать. Эта особа, не принадлежавшая ни к одному из кланов и не примыкавшая ни к какой клике, уже очень давно представляла собой самостоятельный и весьма существенный элемент светской жизни. Она принадлежала к особого рода знаменитостям. Она была известна тем, что ее знали все. Ни один званый вечер не обходился без Шантелль: искрящейся, смеющейся и рассыпающей повсюду двусмысленные остроты. Ее колкие шуточки и умение осадить кого угодно вошли в легенду. Ни один человек не мог считать себя по-настоящему принятым в обществе, пока он не удостоился внимания Шантелль. Она являлась одной из тех таинственных особ, которые всегда раньше всех узнают все обо всех, и горе было тому, кто по излишней самоуверенности или недальновидности навлекал на себя ее неудовольствие. Но язвительность и острый язык отнюдь не мешали ей оставаться душой любой компании: самый искренний смех всегда слышался именно оттуда, и самые оживленные, непринужденные беседы велись именно там, где находилась она.
За Шантелль тянулся нескончаемый шлейф скандалов, однако никакая грязь к ней не приставала. Ей приписывали романы со всеми мало-мальски заметными фигурами во всех социальных сферах. И это косвенно подтверждалось тем, что она была повсюду вхожа и повсюду пользовалась влиянием. Но вот официально Шантелль в брак не вступала, детей (во всяком случае, о которых было бы известно) не имела, и, хотя постоянно находилась на виду, многое в ее прошлом оставалось тайной за семью печатями. Неоднократные попытки журналистов раскопать хоть что-то, заслуживающее внимания, так и не увенчались успехом. Слышали, как Шантелль похвалялась тем, что создала себя сама. Многие в это верили.