Охотники на Велеса

Иванова Татьяна Всеволодовна

— Всеслав, ты умеешь играть в шахматы?

Тот вздрогнул от ее неожиданного вопроса.

— Немного. А почему ты спрашиваешь?

— Думаю о том, что чувствует пешка, которую приносят в жертву.

— Не скромничай, Любава, ты не пешка. Ты, скорее, конь. Жеребеночек.

Кони это, между прочим, традиционная жертва богам.

— Если я выживу, и ты когда-нибудь приедешь в Новгород, который ты здесь так ругаешь, мы сыграем с тобой в шахматы? — через силу улыбнувшись, спросила Любава.

— Не сыграем. И не потому, что мне нет сейчас хода в Новгород. Ты не выживешь. Ты что, и вправду не понимаешь? Если на тебя упадет

жребий, а мне интересно, на кого кроме тебя он может упасть, то тебе не поможет даже побег. Даже если ты сбежишь, то тебя найдут, выкрадут и все равно принесут в жертву. Эти люди не шутят со своими богами. Твое имя нужно убрать, изгладить из памяти до жеребьевки. Так что там насчет моего покровительства, принимаешь?

— А зачем тебе это нужно?

Всеслав крепко сцепил обе руки и посмотрел наверх. На соседней елке, на пушистой ветке сидели две серенькие белочки и с любопытством на них смотрели. Но вряд ли посланник их заметил.

— Я слышал, что у ведьмы ее вторая душа вылетает во время сна в виде огненного шара. А поймать ее можно только мужскими исподними штанами, — сообщил он довольно злобно. — Вот, решил проверить. Интересно мне посмотреть на вторую душу ведьмы.

Любава потрясенно молчала, только глядела на него своими синими-синими глазами.

— Ну зачем ты спрашиваешь? Неужели не понимаешь, отчего делают такое предложение?

— Нет, Всеслав. Не готова я стать твоей подругой. Да и с Сольмиром мне пока не все ясно. И потом… Не поможет твое покровительство. Послушай меня внимательно. Тебя, конечно, сейчас муромцы уважают. Ты обещал им покровительство Черниговского князя и сдержал обещание. Но в моем случае задействованы силы более могущественные, чем ты думаешь. Никто не обратит сейчас внимания на польского посланника. Да и на полоцкого тоже. Если ты не хочешь, чтобы от тебя вообще все начали скрывать, никому не говори о своей симпатии ко мне. Ничего особенного, конечно, но скорее всего эти волхвы притворятся, что с тобой согласны. Однако поступят все равно по-своему. А потом скажут, мол, извини, мы вообще-то тебе очень благодарны, но так неприятно получилось…

Всеслав смотрел на девушку пристально, прищурив глаза.

— Значит Суждаль, ты сказала?

Они помолчали. Потом Всеслав шагнул к понурившейся Любаве, поднял с пенечка и придержал за плечи.

— Так что, ты говоришь, чувствует пешка, которую приносят в жертву?

— Она очень не хочет. И ей страшно.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Любава не сопротивлялась и тихо стояла, прижавшись головой к лисьему воротнику его тулупа. Постепенно страх отступал. Ведь Гостомыслу совершенно не выгодна ее смерть. Он тогда не сможет больше управлять Рагнаром. Возможно, что его план еще сложнее, чем она думает.

— Всеслав, не знаешь, как проходит жертвоприношение?

Тот еще крепче прижал Любаву к себе, думая о том, что ему, видимо, придется просто похитить упрямую девицу перед жеребьевкой. Яснее ясного, что это не будет против ее желания. А в этом случае не возбраняется похитить даже колдунью.

— Нет. Точно не знаю. А всякими слухами пугать тебя не хочу.

Они еще постояли, обнявшись. Потом Любава неохотно высвободилась.

— Благодарю тебя, Всеслав, — неожиданно робко сказала она. — Мне уже не так страшно. Я пойду домой… Темнеет.

И действительно, смеркаться зимой начинало рано, особенно в лесу.

Девушка развернулась, не дожидаясь

его ответа, и быстро побежала домой.

Дома Любава как могла, старалась отвлечься от своих тревожных мыслей, занимаясь хозяйством. Но в ближайшую же ночь ей приснился в кошмаре черный дракон с серебряной чешуей и желтыми глазами. С утра все начало валиться из рук. Не так-то это просто, молча ждать, пока тебя принесут в жертву. Да и еще в таком мерзком месте. Потом она начала подозревать своих новгородцев в том, что те все знают, но молчат, чтобы ее не пугать. К вечеру второго дня ее остановил Творимир, с беспокойством спросивший, что, мол, случилось. Любава выронила из рук кринку со сметаной. Творимир на лету перехватил кринку, вернул ее на стол и вопросительно посмотрел в тревожные глаза дочери своего друга.

— Не скажу, — мрачно ответила она. Лгать и изворачиваться Любава не могла, а доверять почти перестала. Творимир нажал девушке на плечи, усадив на лавку, сел рядом и стал ждать.

— Можно подумать, ты сам не знаешь, — пробормотала Любава, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. — Ты сам говорил, что нужен повод для появления в Муромле дружины Ярослава.

— Я сказал тебе все, что знаю, — мягко ответил Творимир, — расскажи остальное.

— Всеслав сказал, что в этом году решено принести человеческую жертву. И Коснятин, на днях вернувшийся из Суждаля, уговорил нанести мое имя на палочки для жеребьевки.

Творимир выдохнул сквозь зубы.

— Опять же, Всеслав сказал, что всех остальных девиц родители сейчас выкупают. Там останусь чуть ли не я одна.

В избе наступило молчание.

— Рагнар перед отъездом взял клятвы с Харальда, что наш варяг не допустит, чтобы с тобой что-нибудь случилось, но…

И он замолчал.

— Что? Больно Гостомыслов план хорош? — с ехидными интонациями Всеслава поинтересовалась Любава.

Творимир отвел глаза.

— Да! — наконец, ответил он. — Только в последний момент нужно будет тебя спрятать. Достаточно уже будет и того, что на тебя упадет жребий. Незачем тебе будет находиться рядом с капищем, когда его окружат воины Ярослава. Только, девонька, не сделай сейчас ничего неосторожного. И успокойся. Мне ли напоминать духовной дочери отца Игнатия, что и волос не упадет с твоей головы без воли Божией? Ты только кажешься одинокой и беззащитной, а на самом деле ты сверх мыслимого защищена.

— Понимаешь, Творимир, — смущенно ответила Любава, — этот черный дракон — кошмар из моих детских снов. Знаешь, каково это, встретиться наяву с ночным кошмаром? Не очень кори меня за малодушие.

— Все мы подвержены страху. Но победу в брани одержит только тот, кто победит страх.

Творимир легко обнял девушку за плечи, чуть встряхнул. И когда он ушел, Любава поняла, что он и вправду ее успокоил. Война есть война.

Совсем на ночь глядя, в сумраке ее избы неожиданно возник Сольмир.

— Ох, Любава, не смог не зайти, — с несчастным видом произнес он, усевшись в темном углу на лавке. Любава налила медвяный квас в кружку и протянула сказителю. — Тебе ведь сказали, что мне отец запретил ходить к тебе?

Она кивнула.

— Женишься на Любомире, — сказитель с отвращением скопировал отцовские интонации, — как будто я не парень, а… Ну, в общем, тошно мне.

Любава села рядом с ним на лавку.

— Давай, я тебе что-нибудь по-гречески расскажу. И непонятные слова переведу, — грустно сказала она.