Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности
Шрифт:
– Плохо? Слишком слабо сказано, милая. Отвратительно. Павшие Воины, увы, не являются красивой легендой.
– Мы это знали всегда. – Запрокинутое к небу лицо абсолютно равнодушно. Закрываю глаза, погружаясь в замкнутую тишину собственного мирка-личности. – И поэтому не спешили покинуть гостеприимную Империю ранее, пока не настало такое безвыходное положение.
– Безвыходных положений не бывает, ты это сама не уставала мне вдалбливать всё время нашего знакомства.
Молча с ним соглашаюсь.
– Когда выхода нет, стоит найти вход. Есть двери, которые открываются в обе стороны, –
– Такие двери имеют дурную привычку защемлять зазевавшихся гостей, – резко бросает Сын Ночи, и эти слова говорят о нашем положении гораздо больше, чем точный отчёт о численности, активности и злобности Павших Воинов.
Задумчивая Рида сгорбившись, сидит у скалы. Побелевшие, плотно сомкнутые губы кривятся в горькой полуулыбке. Я чуть недоуменно смотрю на неё, не смея прерывать её тихие размышления. Захочет, сама расскажет.
Похоже, с тихими и безмятежными снами я немного перестаралась. Впрочем, девочке надо учиться.
Бросив на меня рассерженный взгляд, к ней подсаживается Кир. Ласково проведя по смёрзшимся волосам девчонки, он заставляет её взглянуть на себя. В её глазах сизым льдом звенит горечь и страх. Я с показным равнодушием насвистываю под нос простенькую мелодию.
– С тобой всё в порядке, девочка? – в голосе Кира отсветами огня на чёрно-фиолетовом бархате переливается нежность, внимание и забота. Как раз то, чего горянке не хватало в детстве. Во взгляде девочки на мгновение мелькает растерянность и беспомощное сомнение. Но участие в голосе и взгляде Сына Ночи заставляет её довериться ему.
– У меня был страшный сон. – Резкий и многообещающе-злой взгляд некроманта в мою сторону. Отвечаю ему невинной улыбкой. – Нет. Не так. – Рида забавно морщится, пытаясь как можно точнее выразить словами свои чувства. – Это был странный сон. Ланни-Пророчица называла их вещими и учила всех детей нашего аула запоминать их, переносить понятия из сновидений в реальную жизнь, проводить параллели между сном и явью. – Пустой взгляд кажется бесконечно старым на детском лице. Пугающе-точный контраст. – Мне снилось, что я нахожусь в горах, но только не в этих…
– Свельтские горы, Южный хребет, Нэртесские горы, – бойко перечисляет Кир горные массивы континента, но быстро умолкает, наткнувшись на обиженный взгляд ученицы. А как же, только вчера распинался о неграмотности горцев, а теперь предлагает девушке по одной только картине, и то виденной во сне, сказать, какие места она видела. По её мнению, все скалы одинаковые.
– Как они выглядели? – наконец решаю напомнить всем о своём существовании, если кто-то имел неосторожность о нём позабыть.
– Горы? – рассеянно переспрашивает ученица. Хочется съязвить, ляпнуть что-нибудь обидное, но я сдерживаюсь и только прохладно киваю. Девушка закрывает глаза, её лицо застывает в своей опустошённости. Когда же она, наконец, начинает говорить, голос звучит глухо и потусторонне. – Нереальная, болезненная чёткость серых-серых скал на фоне серого неба, прозрачная
Мало. Хищно прищурившись, подаюсь вперёд, впившись взглядом в замолкшую ученицу.
– Очертания скал? Оттенок и плотность хмари? Растительность?
Рида открывает глаза и долго смотрит на меня, не отводя взгляд. Бархатистая тьма её агатовых глаз затягивает, в будущем обещая стать гипнотически-притягательной.
– Скалы правильные, словно ненастоящие, все линии идеально прямые, болезненно-чёткие и до остроты тонкие. Растительность… Не знаю, можно ли ею назвать несколько сухих, мёртвых деревьев. Их ветви, даже на огромном расстоянии, прописаны слишком чётко и контрастно. Чёрное на светло-сером… Это не хмарь, это такое небо. До серебристости обесцвеченный пустой купол. Без облаков. Только на огромной высоте парит чёрной точкой буревестник.
Я удивлённо растягиваю кончики губ в недоверчивой улыбке. Буревестник? Это не может быть совпадением, буревестники не летают над континентом. Если… Если они только птицы и ничего больше. И если ученица так уверенно утверждает, что видела во сне именно эту птицу… что ж, сон действительно может оказаться вещим.
– Твои ощущения? – продолжаю свои расспросы, заставляя девчонку вспоминать все малейшие нюансы, не давая им расплыться в памяти неуверенным ощущением. Голос заставляю звучать с голодной требовательностью, не воспринимающей отрицательные ответы.
Девушка испуганно вздрагивает. Такой тон до сих пор у неё ассоциируется со страхом и болью. Успокаивающе ей улыбаюсь, старательно пряча клычки.
– Холод. Страх. Неуверенность. Отчаяние. – Монотонно перечисляет скучным голосом Рида. – Одиночество. Его полное осознание. Чёткое понимание того, что ты навсегда одна и должна справляться самостоятельно, что никто не поможет и не вытащит из беды. – Она на мгновение закрывает глаза, а когда снова вскидывает их на меня, в них плещется детский страх, неумолимый, необоснованный. Панический. Она судорожно, так по-детски всхлипывает: – Я не хочу так!
Сын Ночи прижимает её к себе, гладя по волосам и шепча что-то бессмысленно-утешающее. У меня нет никакого желания выслушивать её истерику, и резко приказываю:
– Хватит! – Она мгновенно перестаёт всхлипывать и, оторвавшись от груди Кира, испуганно смотрит на меня. Взглядом предлагаю Сыны Ночи прогуляться на разведку. Ловлю его недовольство, несколько вздохов длится противостояние нашей воли. И не сказать, чтобы я побеждаю, и не то, чтобы Кир проигрывает… Скорее, в который раз доказанное, а затем опровергнутое вооружённое перемирие.
Сын Ночи легко, почти нежно, отстраняет от себя нашу ученицу, встаёт. Издевательская, мерзкая улыбочка, издевательски-шутливый полупоклон, и он стремительным и неслышным шагом удаляется от места нашей стоянки.
Рида удивительно спокойно смотрит на меня широко распахнутыми глазами.
– Почему ты не хочешь, чтобы я с ним общалась… так близко?
Если честно, такого вопроса я ожидала меньше всего. Если совсем честно, то я его не ожидала вовсе. А если отбросить все недоговорённости, то вопрос ученицы так меня ошарашил, что я не сразу нашла что ей ответить.