Охотники Смерти или Сказка о настоящей Верности
Шрифт:
– Рассказывать? Зачем? – позволяю полуироничной издевке окрасить свои интонации. Заметив обиду и непонимание на лице ученицы, клыкасто усмехаюсь. – Ведь это можно легко показать.
В удивлённо распахнутый разум ученицы яркой мозаикой, сложным витражом передаю своё воспоминание. Не самое лучшее.
…Боль вспыхивает ослепляющими искрами, бьётся в разуме раскалённым железом, скручивает тисками отчаяния душу. Не хочу. Не хочу знать, не хочу верить.
Не хочу, чтобы это было правдой! Сон… лишь бы просто кошмарный сон, вызванный одним из
Обжигающе-холодные слёзы текут по щекам, унося бездумное стремление убивать и мстить. Кожа на руках болит, запястья ноют – раны не успевают срастись между яростно-требовательными обращениями к крови. Старые шрамы покраснели, кожа вокруг них воспалена. Окровавленный пальцы судорожно царапают землю, из-под сломанных ногтей сочится сукровица.
В несмолкающем уже несколько вздохов крике-стоне прощаюсь со своей жизнью. Я не могу не смотреть правде в глаза – все сёстры мертвы. Алая кровь пылает тёмным огнём траура по моему клану. Как тот ублюдок умудрился убить их всех?
Кровавое безумие отступает, возвращается способность трезво и чётко мыслить. И алое зарево эмоций у края площади, затмевающее по яркости бушующее там же пламя, мне не нравится. Неужели люди настолько глупы, чтобы верить, что им удастся одолеть меня количеством? Вскакиваю на ноги и с удивлением отмечаю, что меня ведёт в сторону. С трудом возвращаю равновесие. Ни о каком бое в таком состоянии уже не может быть и речи. Всё, навоевалась. Интересно, скольких я уже убила в запале ярости? Многих, очень многих.
С гортанным вскриком призываю к себе ветра. Их множество веет над холодной прогалиной, ещё сегодня утром бывшей прекрасной и величественной Обителью. Они тоже оплакивают смерть своих спутниц и подруг, которых охотно носили по поднебесью. Мягкие и знакомые касания подхватывают меня, несут над полуразрушенной, полусожженной Жемчужиной Империи. В их свисте, в их вое я слышу тихие бесчувственно-равнодушные и в то же время искренне-радостные утешения: они ушли, отпусти… отпусти… ты жива! Жива! Живи… верни их.. верни… И я уже знаю, что сделаю всё, что возможно (и что невозможно тоже!), чтобы вернуть их, возродить свой клан!..
– Клянусь своей кровью и ветрами, несущими меня… – яростный крик в небе над спящей Империей, вспышки боли и ненависти. – … клянусь, что смогу возродить свой клан Чародеек Крови! Клянусь!
Пылающей судорогой, чистой болью по крови проносится жар клятвы. Её приняли, и ветра будут ждать её исполнения.
…Обессиленная, лежу в какой-то норе-землянке, как животное, зализывающее раны. Меня попеременно бьёт то озноб, то лихорадочный жар. Во тьме забытья бегу, ищу, зову кого-то… Не нахожу, теряю, мщу. В беспамятстве пытаюсь что-то наколдовать, в боли и ярости взываю к своей крови, и она вынуждена откликнуться. А потом тошнотворное чувство слабости, сводящий с ума голод и невозможность проглотить хоть кусочек травы. Снова
Очнулась я в более-менее приличном и чистом доме. Милая старушка-ведунья, поившая меня отварами трав, охотно поведала, что принёс меня симпатичный молодой человек, черноволосый и черноглазый. И что я не приходила в себя две недели. Да, довоевалась.
Но каким был мой шок, когда я с первого взгляда узнала человека, довольно вошедшего в комнату. Как я его сразу не убила? Не знаю. Я была слишком слаба.
Не в силах пошевелиться смотрю на него, в глазах слабо тлеют алые огоньки ненависти.
Хочется вскочить и ударить его, или, на худой конец, накричать на него, чтобы почувствовал мою ненависть. Удаётся только шипеть сквозь зубы:
– Что, пришёл торжествовать победу над врагом?
Он с некоторым удивлением смотрит на меня, потом холодным и острым взглядом приказывает старушке выйти. И она слушается, бормоча что-то про благородного лорда. Губы «лорда» брезгливо кривятся.
– Ты нашла великолепное укрытие, Алиэра Вторая Дикая, – равнодушно бросает он, расстёгивая дорогую куртку с металлическими пластинами на груди. Я удивлённо прислушиваюсь. Алиэра Вторая – моё имя в списках Магистров Алого Ордена. Но вот Дикая…
– Почему ты меня так назвал? – пытаюсь говорить с пренебрежением, но любопытство всё равно скрыть не удаётся.
– Значит, – он лукаво и тепло улыбается, – стоит тебе столкнуться с чем-то тебе неизвестным, но жутко любопытным, то гнев и ненависть побоку? – Я разъярённо шиплю, жалея, что не могу встать и показать ему это «побоку». Он тихо смеётся, но всё же отвечает: – Дикая. Тебя так прозвали за показательный разгром Столицы. Многие даже облегчённо вздохнули, узнав, что такие монстры уже мертвы.
В глазах снова темнеет, в ушах звучат крики погибающих сестёр и свист ветра. Когда прихожу в себя, вижу склонившееся надо мной взволнованное лицо Сына Ночи.
– … Алиэра! – видно, что он зовёт меня не в первый раз. – Ты в порядке?
– Не называй меня Алиэрой. – говорю пугающе-равнодушным, холодным и не своим голосом.
– А как тебя звать? – непонимающе спрашивает Сын Ночи. На его лице написано искреннее изумление.
Немного подумав, отвечаю со злой улыбкой.
– Дикая…
Сын Ночи со смиренным видом кивает, словно потакая капризу маленького ребёнка.
– А как мне звать тебя? – возвращаю в свой голос высокомерное презрение. Я – Магистр клана (уже уничтоженного, не стоит забывать об этом), а он всего лишь один из Сынов Ночи, принадлежащий к боевой элите.
Он задумчиво потирает подбородок, разглядывает стену над изголовьем моей кровати.
– Зови меня… Кир, – удивлённо приподнимаю брови. Это не может быть его настоящим именем. – Это сокращение от кланового обращения Kefre ir-Naara, Ушедший-в-Ночь.
– Так что тебя надо от полумёртвой меня, Кир, Kefre ir-Naara, Ушедший-в-Ночь?