Охотники за алмазами. Открытие века
Шрифт:
Единственным спасением оставался институт, который он почти закончил. Как хорошо, что не бросил учебу! Многие подтрунивали над ним, когда Фарман корпел над конспектами, чертежами, курсовыми работами.
— Бросай! На кой черт тебе геология, и так проживешь! А сойдешь с поля, пойдешь тренером. Футбол захватывает на всю жизнь!
Но он не поддавался на уговоры. Их в команде было трое — студентов, которые держались за свои институты. Их даже называли «братством обреченных», потому что, когда другие футболисты шли в кино, в театр или на прогулку, эти трое оставались в номере гостиницы и обкладывались книгами, конспектами…
Фарман выписался досрочно, едва только сняли гипс и он начал ходить.
— Мне надо ехать на практику, а не валяться в постели, — объяснял он врачу. — Диплом писать.
Профессор Ардашевич, взглянув на прихрамывающего дипломника, на его повзрослевшее лицо, понял, что одна страсть в сердце неугомонного Фармана погасла, и, кажется, навсегда… Профессор был однолюб и не мог смириться с тем, что у Далманова страсть к футболу брала верх над геологией. А геология, по мнению профессора, это такая строгая и капризная красавица, которая не терпит соперниц, и свое сердце ей следует отдавать без остатка, ибо без этой преданности геолог в далеких поисковых экспедициях будет обречен на безысходную тоску, будет чувствовать себя не первопроходцем и открывателем, а неудачником, обделенным судьбой. Профессия тогда не окрыляет человека, а тяжелыми гирями виснет на ногах. И вид озадаченного Фармана лишь крепил решимость профессора. Что говорить, это он сам наметил Далманову поездку в Сибирь. «Если Фарман настоящий геолог, то Север увлечет его своими нераскрытыми возможностями, — рассуждал Ардашевич. — Ну, а если нет, то на том и поставим крест. Зачем профессия, не приносящая радости? Станет футбольным тренером…»
Профессор по одному виду Далманова понял, с какой целью тот пришел, и потому встретил его холодновато:
— Все давно разъехались на практику, а наш знаменитый Фарман прохлаждается.
— Так не по своей вине, Владимир Константинович…
— Ломать конечности особого ума не требуется.
— Так что я, по-вашему, нарочно?
— Меня эта сторона дела не интересует. Факт налицо. — Ардашевич, взглянув на часы, встал и вышел из-за стола. — Извини, Далманов, мне некогда: заседание ученого совета. А просьбу твою удовлетворить не могу.
— Вы же не знаете, о чем я хочу вас просить?
— Представь себе, читаю мысли на расстоянии, — профессор подошел к книжному шкафу, вынул тощую потертую папку. — А я тебе тут кое-какие материалы подготовил, думал, пригодятся. Я перед войной был в Западной Сибири, только в южных районах.
Владимир Константинович провел ладонью по папке, немного помолчал, видимо вспоминая о прошлом. Потом сказал скорее самому себе, чем Далманову:
— Думал сам когда-нибудь… Только окрепну после ранения… А время не ждет. Чем дальше, тем сложнее… Вот так-то, Фарман!
Далманов потом часто вспоминал об этих минутах в кабинете профессора, вспоминал каждую фразу. Однако за их простотой и доверительностью не увидел ничего такого, что действительно могло бы всколыхнуть и зажечь, заставить его по-иному посмотреть на поездку в северные края. Ничего особенного. Но факт остается фактом, что именно отсюда, из кабинета Ардашевича, он вышел с твердым намерением ехать в Сибирь. То ли его обезоружила откровенность профессора, его неосуществленная мечта исследовать недра глухой тайги; то ли самому Фарману вдруг ни с того ни с сего захотелось уехать куда-нибудь из шумного Баку, из республики, где чуть ли не каждый встречный выражает сочувствие и сожаление, уехать хоть на короткое время туда, где его никто не знает как футболиста…
— Это даже материалом назвать нельзя, просто заметки, — сказал профессор, вручая серую потертую папку Далманову.
— Ваши наблюдения?
— Нет, не мои. Кое-что о геологе Васильеве. Он бродил в усть-юганской тайге.
Но более подробно о геологе Васильеве, вернее о его работе, Далманов узнал на месте, когда прибыл в Колпашево, небольшой городок на Оби, расположенный значительно южнее Усть-Югана. Здесь находилась разведывательная буровая партия Сибирского управления. Колпашево — это уже Нарымский север, самая дальняя точка, отмеченная на карте Казаминова. Суровая таежная глухомань, куда геологи лишь прицеливались, где делали пробные шаги, ставили первые вышки опорного бурения.
Нарымский север был знаком Фарману по рассказам дедушки Замана и воспоминаниям «бабы Кавы». Ехал сюда Фарман и поездом, и плыл на пароходе. Мысленно представлял себе дикие, безлюдные места, где жизнь человека каждую минуту подвергается опасности… А городок на Оби оказался на удивление приятным и по-своему даже красивым. Дома стояли добротные, крепко сбитые, построенные из массивных бревен; над каждым окошком и крыльцом — резные наличники. Обратил внимание на старинное здание из красного кирпича — средняя школа. Мальчишки и девчонки — в ученической форме, которую и он носил вроде недавно. За школой, к центру, магазины с привычными вывесками «Хлеб», «Промтовары», «Продовольственный»… Универмаг в в двухэтажном деревянном здании, Дом культуры, кинотеатр. Вдоль улиц по обеим сторонам дощатые тротуары. Крупные плахи лежали в два-три ряда. «Дерева тут не жалеют, — подумал Фарман, выстукивая подковками каблуков, — а у нас в Азербайджане каждая доска на учете».
Никто Далманова здесь не знал, его футбольная слава сюда не долетала, и потому на его прихрамывание не обратили особого внимания; мало ли где можно покалечить ногу… Лишь на буровой в обеденный перерыв рабочие поинтересовались между прочим. Узнав про футбол, старый мастер выплюнул, самокрутку, изрек:
— Дурацкая игра. Не только ноги, и голову сломать можно!
Да еще в районной библиотеке обратили внимание сотрудники, вернее одна сотрудница. Голубоглазая, уверенная в себе, как и все сибирячки, неторопливая в движениях. И говорила нараспев, округляя каждое слово. Потом Фарман узнал: многие парни ухлестывали за ней еще в школьные годы, когда Екатерина участвовала в художественной самодеятельности. Но библиотекарше приглянулся этот смуглолицый заезжий геолог. Он часами сидел в читальном зале, казалось, совершенно не обращая внимания на Екатерину, листая старые подшивки газет и журналов, главным образом технических, и старательно что-то записывал в свою толстую клеенчатую тетрадь.
В маленьких городах люди живут открыто, словно горошины на ладони; любая новость быстро становится известной. А Екатерина не скрывала своей симпатии, охотно выполняя самую пустяковую просьбу Фармана. Он был чем-то похож на ее любимого индийского киноактера Раджа Капура. Двухсерийный фильм «Бродяга» она смотрела три раза подряд. И становилось празднично на душе, когда в продолговатых карих глазах геолога вдруг вспыхивали огоньки, словно маленькие солнышки в глубине темного колодца, зовущие и манящие. Екатерина давно мечтала иметь другом жизни образованного человека. В городе о геологах только и разговору, что они «крепко зашибают», «деньгу гребут лопатами». А еще она была наслышана, что нерусские мужья своих жен «на руках носят». Совершенно случайно подвернулась подшивка молодежного журнала, выходящего в далеком Баку, и на одной из страниц Екатерина с удивлением увидела фотографию смуглолицего геолога или, может быть, его брата, потому как тот был в форме футболиста. Прочитав очерк, она вынула из картотеки абонемент геолога и ахнула: он! Фарман Далманов! Студент-выпускник Бакинского индустриального института… У нее сердце запрыгало, словно пойманная птица. Такой молодой, и уже знаменитый!
Сама судьба шла ей навстречу. И весьма скоро в Колпашево смуглолицего парня за глаза стали называть «симпатией Екатерины», а то и просто «Катькин жених».
А он самозабвенно работал. Штудировал документацию на буровой, перерисовывал схемы, геологические карты, жадно познавал сложный механизм человеческих отношений, жизнь геологической партии. Пришла пора на практике применять свои инженерные знания; копался в машине, брал образцы проб, делал анализы в лаборатории.
Север постепенно притягивал, открывал и прятал свои тайны. Фарману не хватало времени, но он все же выкраивал часы и уходил в библиотеку. Там его ждали. Екатерина доставала подшивки газет, приносила из местного архива сохранившиеся документы. Выписывала из областного библиотечного фонда все, что можно было выписать.