Охотники за ФАУ
Шрифт:
Баженов вышел от командарма и остановился. Ложиться в постель ему не хотелось, и он пошел завтракать. После недавних сильных ощущений он все еще пребывал в ратном раже. Именно этим он объяснил свой зверский аппетит. Когда же он разделся и лег в постель, то ни спать, ни лежать не хотелось.
«Вот ведь как перевозбудился, — подумал он, — даже температуры не чувствую». Измерил температуру — нормальная! Не поверил. Какая-то чертовщина! И горло не болит. Не иначе, микробы испугались стрельбы и удрали!
Баженов оделся, разыскал Сысоева и рассказал об этом
— Знаю и готовлюсь. Если ты здоров — я доложу начштаба.
Командарм был весьма удивлен мгновенным выздоровлением Баженова, даже позвал свою жену, приехавшую навестить его. Военврач Нестерова объяснила: по-видимо-му, сказалось нервное перевозбуждение, погасившее грипп. Такие случаи известны, но это не значит, что следует обобщать такой, с позволения сказать, метод лечения гриппа. Она лично предпочитает менее остродействующие средства. Например, стрептоцид.
Командарм посмеялся, а потом сказал:
— Особое задание для вас — разыщите секретный военный завод, делающий «Фау». Даю вам, как говорят моряки, «свободное плавание». Но не вырывайтесь вперед, действуйте в районах, занимаемых нашими войсками. Только если риск очень оправдан — рискуйте, но расчетливо, умно. Поедете, чтобы не выделяться, на своих трофейных машинах. Как они, в порядке?
— Моя «Испано-суиза» в порядке, — сказал Сысоев.
— И мой Мерседес-бенц» работает как часы. — Баженов улыбнулся.
— Рации с собой возьмите, но брать ли с собой автоматчиков, и сколько, а также все прочие вопросы, решите с Георгием Васильевичем.
То был еловый лес, скучный лес, посаженный по линейке. Точно отмеряниые междурядья, без подлеска, без кустарника, просматривались далеко. И его увидели лежащим, — прятался, где спрятаться невозможно.
Богун и Бекетов справа. Рябых и Мацепура слева, в два счета окружили его и повели к машинам. Впервой сидели Баженов и Ольховский, во второй — Сысоев и Чернявский. Три часа назад они свернули с шоссейной дороги на лесную, но не были уверены, что уже не едут по ничейной земле, и фронт остался позади.
Перед ними стоял пожилой истощенный мужчина с черной с проседью бородкой, такими же длинными волосами и усами. На нем была полосатая одежда. Поняв, с кем он встретился, он заплакал. Жестами попросил поесть: он не говорил ни по-русски, ни по-немецки, ни по-английски, только по-французски, но французского языка никто из них не знал, если не считать двух-трех слов, известных Чернявскому.
— Так шо ясно, — сказал Богун, — как я понял, камрад родом из Пари и был в концлагере.
— Пари — это Париж, а что из лагеря, так это и без переводчика видно, — заметил Чернявский.
Заключенный жадно ел шоколад, галеты и запивал вином. Как выяснилось, француз бежал из лагеря, расположенного совсем недалеко. Он показал на пальцах количество километров — 12; показал, в какой стороне находится концлагерь.
— Комбьен там этих, ну… гитлерзольдатен? — лез из кожи Чернявский.
— Дэ сольда д'Итлер? — сразу же сообразил француз и показал на пальцах — получалось три десятка. Но то, что он объяснил дальше с помощью не столько слов, сколько жестикуляции и мимики, насторожило всех. Он дал понять, что они делали «се терибль фау-дё* — «эти страшные Фау-два», и он показал два пальца.
— «Фау»? — повторил Сысоев и тоже поднял два пальца. Француз утвердительно закивал головой.
— В концлагере? — допытывался Сысоев, для ясности потеребив арестантскую одежду узника.
Француз отрицательно качнул головой и показал пальцем в землю. Это и решило вопрос, ехать ли дальше. Француз жестом попросил дать ему карандаш и бумагу и стал рисовать план. По мере того, как он наносил на бумагу подробности, сопровождая каждую из них забавными пояснениями («та-та-та-та» — это был, видимо, пулемет), они обсуждали план действий. Решили сперва захватить сторожевую железобетонную будку с крупнокалиберным пулеметом у ворот, одновременно снять часовых на угловых сторожевых башнях. Сысоев распределил и уточнил задачу для каждого из них, а закончил так:
— Упорного сопротивления охраны при нынешней военной ситуации ожидать не приходится.
Это было поразительное «шествие из ада», как выразился Баженов.
Из ворот, сорванных фауст-патроном, шла длинная толпа мужчин в полосатых одеждах. Видимо, сюда подбирали людей по профессии и здоровью. Они даже не были особенно худы. Шли чехи, англичане, поляки, французы, итальянцы, болгары, венгры. Было и шестнадцать русских.
Да, работали. Да, делали детали. Гитлеровцы говорили им, что это запчасти для моторов, а потом кто-то шепнул — «Фау-два»… Но если гитлеровцам становилось известно, что кто-то из заключенных что-то знает, тот исчезал.
— А где помещается завод? — спросил Сысоев.
— Не знаем.
— Но ведь вы же работали на нем?
— Работали.
— Так где же он?
— Не знаем. Никто не знает.
— Да ведь вы там работали!? В какой он стороне?
— Поезд приходил с севера.
— Какой поезд?
— Товарный. По этой колее, что проложена на территории концлагеря.
— Рассказывайте подробно.
— А что рассказывать! Рано утром на территорию концлагеря подавали товарный состав без окон. Нас загоняли в вагоны. Закрывали наглухо двери и куда-то везли. Куда — не знаем. Около часа везли. Потом поезд останавливался и опускался.
— Как так опускался?
— Не знаю, как и где, а только когда нам открывали двери, то мы выходили в помещение завода. Дневного света не было. Был только электрический. Подземный завод.
Их уже три дня как не возили на работу. Один эшелон заключенных вывезли куда-то этим утром, должны были и за ними приехать.
Сысоев расспросил и собрал узников-коммунистов, бойцов сопротивления, организовал пять групп и вооружил их трофейным оружием.
У телефона в канцелярии сели два немецких коммуниста, хорошо знавшие местные порядки и фамилии гитлеровских начальников. Сел возле телефона и Чернявский.