Охотники за ФАУ
Шрифт:
Баженов был на полпути от Герасимовки, когда увидел над лесом пять «юнкерсов». И он видел, как «юнкерсы» пикировали на одно и то же место, — как будто на ту самую «штуковину» у развилки дорог. Сам собой встал настойчивый вопрос — зачем? Зачем гитлеровцам посылать несколько «юнкерсов» для уничтожения незначительного склада?! Видать, надо было уничтожить что-то, что не должно было попасть в руки советских войск… Но ведь там ничего такого нет! Может, он плохо искал?
Пятый пикировщик уже был над Герасимовкой. Баженов с беспокойством наблюдал за ним. Ведь все «штуковины» изъяты! А вдруг — не все?!
Баженову оставалось проехать метров пятьсот, когда «юнкере» спикировал на село. Баженов оставил машину, встал и поднес бинокль к глазам. Бомба взорвалась в доме, где разместился узел связи.
Баженов плохо помнил дальнейшее. Он разгребал горящие, дымящиеся бревна. Рядом работали Богун и лейтенант связи. В доме, доложил лейтенант плохо повинующимся голосом, дежурили: сержант Луганская, техник Сапроев и связистка Юрмашева. К дому сбегался народ…
Потом Богун взял его под руку и повел в сад. Под деревом лежала голова Марины Луганской, забранная снизу во что-то белое. Лицо было чистое и спокойное, глаза закрыты.
— Это все? — зачем-то спросил Баженов, опускаясь на землю рядом.
— Все… — зачем-то ответил Богун и пошел отгонять любопытных.
Зачем?..
Сысоев вошел в комнату, где ничком на постели, лицом вниз, лежал Баженов, и сказал:
— Вставайте, соня! Кормите обедом. А нет обеда — я накормлю. У меня кое-что есть. — Он подошел к столу, вынул из вещмешка банку консервов, буханку хлеба, колбасу, фляжку. Оглядел комнату и подошел к окну; там лежало что-то, прикрытое полотенцем. Он снял полотенце:
— Да ты что… ты что?
Баженов не шевельнулся. Сысоев подбежал к нему, схватил за плечи, стал яростно трясти. Баженов вяло поднялся и сел. Сысоев заглянул в его невменяемые глаза, выпрямился, отчеканивая слова:
— Товарищ старший лейтенант, доложите о выполнении моих приказаний!
Баженов чуть вздрогнул, поднялся.
— Доложить исполнение!
— Противник… — выдавил из себя Баженов, кинулся
к Сысоеву, уткнулся ему в грудь и затрясся в немом рыдании. Так плачут люди, не плакавшие с самого детства.
Богун приоткрыл дверь, просунул голову.
— Нельзя? — крикнул Сысоев.
Баженов отошел, сел у стола, пятерней закрыл лицо.
Сысоев отвернул пробку у фляжки:
— Выпей.
Баженов глотнул.
— Надо больше!
Баженов мотнул головой:
— Не надо… Кто приходил?
— Богун.
Баженов позвал солдата.
— Так што вырыли. И место просто замечательное. На горобку, пид старым дубом.
Баженов запеленал вышитым полотенцем голову Марины и понес. Втроем они пришли под старый дуб.
Когда зарыли могилу, Богун сбегал за кусты и принес бутылку, кружку и кусок черного хлеба с салом и луком.
— Так шо по обычаю народному. Надо помянуть. Дуже гарна була дивчина. Так то ж война. Налью вам не якого там чертова шнапсу або коньяку, а украинской горилки. Пыйте, Юрий Николаевич, пыйте, та не дуже журитесь: не сльозми ликувати треба, а дилом. Мы ще дадим проклятущим жару!
Перед глазами Баженова возник красный цветок сумасшедшей старухи. «То огонь, огонь!.. Бери огонь и неси, до Берлина неси»…
Богун прибил к дубу дощечку с надписью, поправил звездочку на ней.
— Спасибо тебе за все, Иван Онуфриевич.
— Нема за що! А убыоть мене, уж вы отпишите моей Оксане и диточкам. Не забудьте! Чтоб не ждали. Не надеялись. Чтоб люди не кололи душу «без вести пропавшим».
В дежурке их ожидала «штуковина». Ее добыл все тот же Кураков. И снова из-под крыльца. Когда кур доставал для обеда.
— Наверное, работают на разных волнах, если этих радиомаяков несколько в одном населенном пункте, — вслух подумал Сысоев.
Баженов потребовал от командира взвода охраны объяснений. Почему плохо проверили? Он, Баженов, снимает лейтенанта с командования взводом и откомандировывает в штаб. Взвод передать старшине Богуну.
Потом он почувствовал, что силы иссякают.
— Пойду пройдусь.
Прибывшего полковника Орленкова встретил Сысоев. Он доложил ему обстановку, рассказал о прямом попадании бомбы в узел связи, о потерях, об отстранении лейтенанта, командовавшего взводом охраны, и временном назначении Богуна. Отсутствие Баженова он объяснил тем, что дал ему небольшое задание.
— Какое еще задание? Нельзя драть с одного вола семь ШКУР. — сердито заметил полковник. — Сейчас Баженов в моем подчинении, и потрудитесь все ваши задания передавать через меня.
Сысоев охотно согласился. Баженов возвратился через час. Был он молчалив, внешне спокоен.
К вечеру в Герасимовке сосредоточился полк Коленко. Прибыл Бутейко. Приехал начштаба Коломнец. Обсуждали план боевых действий.
Положение усложнялось тем, что самоходкам с противотанковыми орудиями на крюках нельзя двигаться вместе с полком в обход, по тылам противника: хоть и ночь, но шум моторов демаскирует. Надо, чтобы самоходки вышли к совхозу с севера точно в то же самое время, когда полк выйдет к этому же совхозу с запада, и тогда одновременно начать наступление.
Полковник Коленко, рослый добродушный украинец, нервничал. Он не хотел идти без противотанковых орудий.
А если навалятся танки? Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Условились, что он возьмет батарею 45-миллиметровых орудий на конной тяге и минометы на подводах.
— Будет трудно, очень трудно, — сказал комдив. — Я сам пойду с вами.
Начштаба назвал кандидатуру подполковника Овсюгова в качестве представителя штаба армии.
— Пусть Овсюгов, я старше по званию, — сказал Колен-ко, — но я предпочел бы старшего лейтенанта Баженова: знаю его по делам. Дайте Баженова, майор!