Охотники за каучуком
Шрифт:
Курукури-Уа должна была вот-вот показаться. Шарль по опыту скитаний по лесам чувствовал приближение реки.
Почва стала более влажной. Начали все чаще попадаться на пути влаголюбивые травы. Состав леса изменился.
Приметы Робен знал назубок. Поэтому мог без труда определить, близко ли вода. На каждом шагу, ко всеобщей радости, он вскрикивал, указывая на особые почки или о чем-то говорящие ему одному цветы.
Завидев какое-то громадное дерево, молодой человек остановился и объявил привал. Полчаса ушло на то, чтобы срубить исполина. Внутри оказалось бело-желтое вещество, отдаленно напоминавшее по
Скудный ужин все же кое-как утолил невыносимый голод. Пора идти дальше.
Вокруг было пустынно. Нигде ни следа жилья или пребывания человека. С каждым шагом места становились все неприветливее.
Встречавшиеся раньше на пути тропки индейцев, свидетельствовавшие о том, что хотя бы изредка здесь проходил человек, давно исчезли из виду.
Взору путешественников открылась нетронутая природа во всей своей первозданной дикости.
Земля ощетинилась громадными деревьями, уходившими, казалось, к самому солнцу. Кроны их, густые и раскидистые, совершенно заслоняли горизонт. Под ними царила тяжелая, удушливая атмосфера. Изнуряющая жара, сырость, продукты гниения — все подавляло и угнетало.
Хозе почти совсем не мог больше идти. Маркиз совсем расхворался. Остальные обливались потом, изнемогали от бесконечной ходьбы и чувствовали, что вот-вот упадут от усталости и голода.
Останавливаться приходилось теперь уже каждые десять минут.
Наконец Хозе упал. Шарль поднял его и потащил на себе. Винкельман уговаривал не делать этого, уверяя, что прекрасно справится с обоими.
— Ба! — проговорил он с невозмутимым спокойствием. — Мне ничего не стоит пройти еще часов двенадцать без еды.
— Вы с ума сошли, — возразил Шарль, в чьих глазах впервые проскользнула тень отчаяния, — вы не выдержите такого напряжения.
— Ладно! Пусть будет так. Двенадцать часов я прошел бы с одним больным на плечах. Если их станет двое, значит, я выдержу только шесть. А через шесть часов все изменится. Вы же сами говорите, что река близко. Сделаем так: вы пойдете искать реку один, а я в это время смогу немного передохнуть.
— Вы, пожалуй, правы, друг мой. Оставайтесь здесь.
— Подождите минутку!
— В чем дело?
— Возьмите-ка, съешьте вот это… Не богато, конечно, но все же кое-какие силенки вам прибавит.
Винкельман вынул из кармана крошечный сухарик. Этот удивительный человек, не говоря никому ни слова, хранил его на протяжении тридцати часов. Хранил на всякий случай. Вдруг кому-нибудь понадобится.
Шарль был растроган до слез, но решительно отказался принять бесценный дар.
Эльзасец настаивал, сердился.
— Немедленно съешьте… Я требую. Нашим больным сейчас ничего не надо, а мне это на один зуб. К тому же я умею терпеть. Знаете, мне приходилось там голодать годами, а работать при этом, как лошадь. Я прошел суровую школу. Ну, ешьте же!
Единственное, на что в конце концов, после долгих уговоров и споров, согласился Шарль, так это разделить сухарь по-братски.
Он отправился на разведку. Долго в отдалении еще слышался хруст — это Робен разделывался с куском сухаря. Молодой человек старался жевать энергичнее, надеясь хоть этим утолить голод.
Не пройдя и пятисот метров от того места, где остались ждать друзья, охотник наткнулся на водный проток шириной
— Наконец-то! — сказал он себе. — Это индейцы прорыли для своих пирог. Канал наверняка ведет к Курукури. Река должна быть совсем близко. Она протекает между двумя параллельными горными хребтами. А я как раз и вижу вон там, впереди, примерно в двух лье, высокие горы, тянущиеся с востока на запад.
Надежда придала молодому человеку силы, и он бегом пустился вдоль канала. Пробежав два километра, Шарль внезапно остановился. Крик радости вырвался из его груди при виде сверкавшего водного потока. Широкая река, метров тридцать пять, несла свои воды, как и предполагал наш герой, к западу.
Сомнений быть не могло. Это то, что им нужно.
— Мы сможем вернуться! Дорога сама движется… Она приведет нас в Марони. Жаль, что не видно ни одной пироги. Пара добрых гребцов тоже не помешала бы. За двое суток мы доберемся до другого притока, Уанаму. По нему проплывем дня три, а там и Тумук-Умак, и совсем рядом Тапанаони. В конце концов не беда, что нет пироги. Если нет пироги, а плыть необходимо, делают плот. Материала, к счастью, сколько угодно. Плот мне под силу и одному смастерить. Пусть дружище Винкельман пока отдыхает. Тут дел-то всего на три часа. Итак, хватит разглагольствовать. Пора за работу!
Вскоре Шарль подобрал необходимый материал, воспользовавшись великолепным местным бамбуком, который с успехом может соперничать с лучшими азиатскими видами.
Орудуя мачете, француз нарубил одинаковой длины прутьев — приблизительно метров по восемь.
Известно, что бамбук обладает исключительной прочностью и вместе с тем очень легок. Поэтому хорошо плавает.
Благодаря своему строению это растение способно выдержать большие тяжести. Обыкновенная бамбуковая решетка при этом даже не погружается в воду, как бы солиден ни был груз.
Шарль работал два часа. Он устал, но был доволен. Получится замечательный плот. На этом самодельном судне вполне можно будет продолжить экспедицию.
Не передохнув ни минуты, охотник разложил прутья крест-накрест и связал с помощью молодых побегов, гибких и прочных, словно лучшая пеньковая веревка.
Закончив дело, молодой человек заторопился в лагерь. Вернувшись, он обнаружил неутомимого Винкельмана за работой. Тот разделывал крупную игуану. Ловкачу удалось захватить ее спящей в тенечке.
— Победа! — закричал эльзасец, едва завидев Шарля. — У нас есть еда. Взгляните на эту ящерицу! В ней ливров [204] шесть чистого веса. Правда, поскольку у нас нет огня, придется съесть эту тварь сырой. По-моему, пора за стол. Не так ли? У вас довольный вид. Бьюсь об заклад, что вы отыскали воду.
— Не только воду, как вы изволили выразиться, но и средство передвижения. Завтра утром, на рассвете, мы отплываем. Наши больные, по крайней мере, смогут лежать спокойно, пока мы будем грести. Предлагаю после ужина сразу же перебраться к реке. Там удобнее ночевать.
204
Ливр — французская мера веса, равная 485,5 г. С введением в 1875 году метрической системы вышла из употребления.