Охотники за пламенем
Шрифт:
– Баба? – спросил мальчик.
– Вы увидитесь, – тихо пообещал Насир.
В непроглядной темноте худые плечи ребёнка расслабились – он довольствовался простой возможностью увидеть отца.
Страж у двери сначала взглянул на плащ мальчика, а затем осмелился посмотреть на Насира. Тот сразу остановился, не поворачивая головы.
– Что-то не так? – спросил принц, глядя вперёд. Слова его прозвучали проклятием.
– Н-нет, мой повелитель, – промямлил в ответ стражник.
Насир глянул на мужчину, и тот поспешно опустил голову. Чуть погодя, убедившись
Насир боролся с желанием поторопить ребёнка, чья ладонь слишком медленно скользила по перилам из оникса. Наверху он снял с мальчика плащ, сунул его за шкаф. Маленькая грудь ребёнка резко поднялась от глубокого вдоха, и в ту же секунду дверь в покои султана открылась.
Султан устроился на низком чёрном восточном диване, который занимал половину комнаты. Сидел он босиком, скрестив ноги; сандалии стояли на расстоянии волоса от богато украшенного пелузийского ковра. На полу султан выглядел менее царственно.
Перед ним на коленях стоял писец.
В руках Гамек держал чёрные свитки.
Свитки с новыми сведениями о погибших жителях Аравии приносили ему каждую неделю. В большинстве случаев в них перечислялись люди, скончавшиеся в пещерах Лейла во время обвалов, от побоев или, что ещё хуже, – от воздействия невидимых паров. Ядовитые газы блокировали лёгкие, удушая жертв насмерть.
До нынешнего дня свитки покоились в корзине рядом с троном, будоража кровь в жилах Насира. Но теперь он так и замер на месте, став свидетелем невозможного зрелища.
Султан постучал пальцем по свитку.
– Пусть соберут ядовитый дым.
– Мой Султан? Какой дым? – запинаясь, пробормотал писец, не отрывая руки от папируса. Чернила капали с его тростникового пера.
– Пары. Пары, которые душат людей, – задумчиво ответил султан.
Писец судорожно кивнул.
– Соберите, воспроизведите, а затем доставьте мне.
«О. Вот это уже больше похоже на отца».
– Не думаю, что кому-то известно, как это сделать, мой Султан, – прошептал писец.
Отвращение исказило лицо Гамека.
– Мне ли не знать, что все вы безмозглые. Пусть Удэй отведёт пелузианцев в пещеры и даст им всё необходимое. Поторопитесь.
Насир усомнился, что проживающая в Крепости Султана делегация пелузианцев оценит приказ.
– А теперь убирайся.
Писец, бормоча своё почтение, поспешил из комнаты, шурша таубом.
– Дым, – повторил Насир, как только в комнате стало пусто. Сначала он думал спросить о планах, но гордость взяла верх.
– Разожги огонь, – велел Гамек.
Когда сын не двинулся с места, султан одарил его пристальным взглядом. Насир желал ответов, но понимал, что маленький мальчик представляет угрозу.
Спустя долгую паузу Насир оставил дрожащего ребёнка у двери и разжёг огонь.
«Трус. Трус! Дурак».
Для огня в полуденную жару существовала лишь одна причина – магия. И чем больше Насир в ней упражнялся, тем опаснее она становилась. Редко выдавались дни, когда султан не повелевал Насиру помочь с волшебством. Возможно, магия, некогда освещавшая королевские минареты, действительно была чистой и доброй, но эта аномалия к добру не имела никакого отношения. Это колдовство превратилось в настоящий ад.
И Насир не ведал, откуда оно взялось.
Пальцы султана играли со старинным медальоном на груди. Насиру однажды удалось прикоснуться к украшению, и то, что он увидел, поразило его чувства. Разум в мгновение ока охватила тьма. В то время, пока пальцы гладили надписи на древнем языке, в ушах отдавались шёпот и полубезумные крики. То была тьма, порождённая болью; тьма, которая не имела конца.
Тьма, которая порождала отчаяние даже в себе самой.
Медальон был особенным, и тот факт, что он всегда находился при султане, придавал ему ещё большую уникальность. Если Гамек видел ту же тьму, что и Насир, то он, в отличие от сына, всячески её приветствовал.
Огонь ожил, и султан поднялся с места. Насир, ощущая струящийся по спине пот, потянулся за кочергой. Хотя принц мог продолжать и сам, он всё-таки передал главенство султану.
Кочерга. Горящая плоть. Крик.
Насир зажмурился. Вздохнул тяжело. Ему не хотелось проявлять слабость, и стыд не заставил себя долго ждать.
– Ты всё ещё слаб, – прошептал султан, разжигая огонь.
Насир подавил ярость, которая дрожью обвила кончики пальцев.
– Я устал, мой Султан.
«Однако наступит время, когда я буду полон сил».
– Хм, – рассеянно протянул Гамек, как будто слышал невысказанные слова сына. – Настанет день, и ты увидишь изъян в своих поступках. Проклятие в своём сострадании. Тогда ты поймёшь, чего я хотел для тебя с самого начала.
Вот только отец не этого хотел. В былые времена султан тоже ценил сострадание. Насир, казалось, помнил улыбку отца и залитый светом дворец. Он старался сохранить эти воспоминания, но с каждым днём они меркли и меркли. Разве не это пытался понять историк Овайс?
Мальчик, присев на корточки, осторожно потянулся за виноградом в чаше султана. Насир терпеливо дождался, пока ребёнок проглотит украденный приз, после чего передал Гамеку кожаный мешочек.
И отступил. Чем дальше он будет держаться от гнусного волшебства, тем лучше.
Гамек, раскрыв мешочек, бросил в огонь кусочек папируса, поверхность которого изобиловала чёрными как кровь словами.
Dum sihr.
Магия крови, запрещённая Сёстрами и караемая смертью. Ценой собственной крови человек мог практиковать любую магию на свой выбор. Без этого люди бы ограничивались лишь дарованными при рождении способностями. Но Гамек был султаном и мог делать всё, что хотел. Единственное, чего не понимал Насир, так это возможность появления магии в лишённой волшебства Аравии.