Охра
Шрифт:
– Это я.
– Я же старалась…, – расстроилась сестра. Летчик взял еще две котлеты и бросил на стол.
– А это – вы. В чем между нами разница?
– Ни в чем, – усмехнулась Софочка и закурила.
– Вот именно. А я хочу – вот так.
Летчик взял котлету и выкинул в окно.
– Дурак ты. Её ж теперь никто не съест.
– А вы заметили, как красиво она летела?
– Ой дурак, – качала головой Марина и с грустью смотрела на котлеты. Летчик вскочил и вышел с кухни в коридор. Он натянул ботинки и захлопнул
– Мам, – позвала Марина Софочку. Та стояла, задумчиво втянув скулы и живот.
– Да?, – эхом отозвалась Софочка.
– Он ведь врет нам. Знаю, что врет. Боится он Мэри, как огня. Она такая же, как мы – женщина из плоти и крови, котлета она, эта Мэри. Куриная.
Мэри подошла к окну и захлопнула ставни. В небе светила полная луна.
– А на котлетах не женится. Точнее, женятся, но не выбирают их всей душой и полностью, не носят на руках, не восторгаются, не рассказывают, какая была в их жизни котлета. Вот заставим мы его выбрать Мэри, да даже ту институтку твою – толку? Он будет к ней относиться, как к ужину второсортному, даже в столовке будет более с аппетитом есть. Видела, как он легко котлету выкинул? А я полдня вертела…
Тетя Софочка затянулась и выдохнула дым в чашку.
– Мужчины всегда будут к нам относиться, как к котлетам. Ну и что?
– Ну пусть он… Поголодает.
Где-то над потолком рвануло, будто началась война. Марина испугалась, но рука Софочки не дрогнула – она наливала крепкий кофе в чашку.
– На чердак пошел. На крышу свою любимую. Небом любоваться, – цедила мать сквозь зубы.
– А не случится чего?, – взволновалась Марина.
– Случится, – вертела Софочка кофейную гущу в турке, – Вижу стаю птиц, вижу пальмы и кровь. Но ничего, переждем. Блокаду пережили, девяностые прошли. И это нам не страшно.
– Мам, но ведь ты родилась после блокады.
Как истинная петербурженка, Софочка даже бровью не повела и залпом выпила чашку.
#
– И у меня будут крылья! Слышишь, мать? Не жените! Не дамся! Отращу крылья и каааак улечу! Будете знать!
Крыша кололась стыками листов и отдавала тепло, собранное за день. Летчик отряхивался после голубиного помета и запаха крыс, но нельзя было прочувствовать петербуржскую романтику, не пройдя мимо пары птичьих трупов и двух сотен паутин.
Он вдохнул полной грудью. Вдалеке, над Исакиевским собором, блестел закат. Мимо летели птицы. Одна из них отделилась от стаи и метнулась камнем вниз.
– Летите, я догоню!, – крикнула она, когда села на ограду крыши.
Летчик тряхнул кудрявой головой. Почудилось? Он слышал о птицах, умеющих говорить с людьми и даже поющих на человеческом, но то были пыльные легенды о сиринах, алконостах и гамаюнах, что даже уже не проходили в школе.
– Верно, сон, – подумал он и ущипнул себя за локоть. Заболело.
– Простите, я потревожила вас, – Она улыбнулась. Она смотрела прямо ему в глаза.
У неё была необычная для птицы фигура. Летчик думал, что птицы все круглые, как яблочки, а у девушки-птицы прослеживалась талия и очень красивые плечи. Она порхала ресницами, как крыльями, и блестела серебристыми глазами. Девушка-птица вытянула одно крыло и раскрыла белоснежные перья веером.
– Вам нравится?
– Да, – выдохнул летчик и пересел чуть ближе.
– Кто вы?, – Девушка-птица кокетливо повертела головой.
– Человек.
Она вскрикнула и отпорхнула назад.
– Подожди! Стой! Я не совсем человек, точнее.. Это не надолго. Я скоро получу крылья и буду летать, как птица.
– Как птица? Но зачем? Люди созданы людьми, а птицы – птицами. Кто хочет, чтобы было иначе?
– Я хочу. Слышала про Икара?
– Человек, который разбился, упав с высоты?
– Да, но он взлетел к солнцу и был выше всех людей. Он летел. Летел! Это стоит всей жизни.
Она спрыгнула на крышу и села рядом с летчиком. Так близко, что он мог почувствовать ароматы ладана и морского ветра.
– Я не понимаю, – грустно сказала она и положила голову на плечо летчику. Он напряг мышцы.
– Конечно, ты ведь птица с рождения.
– Ты говоришь красиво. Какой ты человек?
– Мои знакомые сказали бы, что я плохой человек.
– Почему?
– Я много мечтаю. Можно сказать, я последний романтик. Многие мне завидуют.
– Почему?
– Потому что я красив и хорош собой, а они вынуждены влачить жалкие обычные жизни, жениться, копить на квартиру, заводить детей. Нет в них романтики, нет острого ума, не полёта мысли. Только я умею мечтать по крупному.
Она вскочила и встала перед ним, едва коснувшись его носом.
– Ты – лучший человек из всех, которых я знаю!
– И многих ли ты знаешь?
– Только тебя.
– Тогда как ты можешь судить?
– Ты сказал, что получишь крылья скоро. Наверное, не просто так. И ты умеешь мечтать. Я тоже умею мечтать!
Птица надулась в ожидании, что летчик спросит про её мечты. Но летчик смотрел вниз. С крыши виднелись столики кафе. Там горел свет и, вероятно, сновала меж столиков уставшая, пропахшая перегаром, потом и сигаретами, Мэри. Она казалась летчику приземленной, отвратительной хищницей.
– Ха, – спустя время ответил летчик, – Забавно. Научишь меня летать?
Птица грустно опустила голову.
– Я не знаю, как учить. Возможно, ворон знает.
– Ворон?
– Да. Он старее Санкт-Петербурга. Хочешь, я отведу тебя к нему?
– Хочу. Ты будешь со мной?
– Он совсем не страшный.
– Я не про это. Давай вместе улетим на юг? Я умею летать и ты умеешь. У нас много общего.
– Я не знаю, можно ли мне быть с человеком. И ты даже не спросил, о чём я мечтаю.