Охра
Шрифт:
– С жиром?
– Куриные.
– Пожирнее давай. Все напиться хочу салом, жиром, маслом, самогоном – всем хочу.
– Да что с тобой такое, – всплеснула руками Марина.
– Тошно мне. Дай котлету.
– В окно ведь кинешь.
– Пусть летит! Свободная, свободная! СВО-БО-ДА!, – летчик закричал и прыгнул на подоконник, махая крылами.
– Дурак. Говоришь тебе – все пустое.
– А ты ей скажи, – вякнул летчик, как голубь паршивый.
– Никто ведь не тянет тебя.
– Душно мне, душно!, – кричал летчик.
– Чужая, чужая!, – кричала тетя Софочка.
– Дурак
– Мама! Мама, я поднялАся!, – кричала Мэри в прихожей.
Как только Мэри появилась в квартире, вскружился пыльный смерч и унес несколько жизней. Портреты на стенах напряглись и истекли масляными слезами. Что-то колыхало томики Бродского, подаренные по тем или иным милым событиям, то в одну, то в другую сторону.
Мэри гордо прошагала на кухню, неся под мышкой тостер. Она достала из красной в горошек сумки банку апельсинового джема, сверху поставила арахисовое масло, сверху банку с маршмеллоу, мед и модные печенья с белым крэмом, прикрытые черными, как ночь на Василеостровской, кругляшами.
– Что это такое?, – схватилась за сердце тетя Софочка, – Князю Владимиру? ТОСТЫ?!
– Мама, это новый век.
– ЧУЖАЯ!, – кричала тетя Софочка, – На порог же не пустит!
С потолка полил дождь.
– Я заделаю!, – летчик вылетел из квартиры и полез на крышу, попутно срывая с себя галстук. Он запихнул галстук в рот, задыхаясь, пока полз и полз, бесконечно полз наверх, а ступени лестницы осыпались под ним, как плитка шоколада – кубиками и квадратиками.
– ПТИЦА!, – кричал летчик в небеса, – Чертова птица, почему ты бросила меня?! Грязное ты животное, нет, так только люди поступают! Они обещают и кидают других людей. Как ты могла?!
Безмозглое сизое небо уныло вздохнуло – птицы в нём не было давно. Торчал из крыш Исаакиевский собор. Дин-дон, колокольный звон.
Ответа все не было, как не было ничего вокруг, кроме крыш и липкого дождя. Пустота. Ослепленный болью и ужасом грядущего, летчик спустился вниз, а там уже все сидели и мерцали голодными глазюками. Князь Владимир восседал на троне, владея квартирой и сердцами наследников со всех возможных линий метро, ведь собственных детей у князя не было. Может, были внуки, ведь у каждого потомственного князя должны быть внуки, но пока о них ничего не было слышно. И летчик с Мэри сегодня должны были стать внуками за чашкой крепкого индийского чая.
– Пляши!, – ворвался и рыкнул летчик на Мэри и хлопнулся об стул рядом. Дальше все полетело, как в трубу – танцы, разговоры, вопросы.
– А как вы познакомились?, – булькала родственница в углу. Летчик всматривался в её черты лица, но не находил сходства ни с собой, ни с невестой.
– Наша?, – вопросительно кивнул хмельной летчик в сторону родственницы.
– Твоя или моя, – пожала плечами Мэри.
– Точно? А то вдруг с парадной зашла. Женщина-а-а. Вы кто вообще?, – летчик попытался встать, но снова упал на стул.
– Хам!, – взвизгнула тетка и ушла, забирая с собой яблоки.
– Свободная касса!, – кричал летчик, подгоняя вопросы. А вопросы сыпались и сыпались. Как, где, когда, заново.
– Если мальчик будет, то как назовете?, – мурлыкала двоюродная
– Ты, Мэри, уже старовата для родов, но все равно не переживай, поможем мы тебе. Приезжай к нам в деревню, там творог хороший, сливки. После блокады мы всех, всех дохликов сливками отпоили. Помню, прадед твой, – тут престарелая родственница ткнула пальцем в пол, – Царствие ему и все такое, так вот, прадед твой приехал к нам, голоднющий, глазюки такие глубокие, будто в блокаду и кошку не съел ни разу, а мы ему сразу стакан сливок. Он их залпом выпил – и выдал сразу все назад!
– Бабушка, тебе еще не было тогда, – томно закатила глаза родственница помоложе, но с точно таким же мышиным цветом волос, как у всех остальных собравшихся. Пропащая, значит, птичка.
– А ну цыц! Ешь котлеты, – рыкнула на неё сливочная барыня.
– А помнится, моя свадьба была, – встряла в очередь Настька, работающая модным нынче бизнес-аналитиком, получающая 300 стаканов зерна в месяц и регулярные просьбы заткнуться, – У меня было четыре короны, я заказала их по одной на каждое время суток – для ЗАГСА, прогулки, банкета и на ночь совсем. Представляешь, сделали свадьбу в стиле рояль, будто я Кейт Миддлтон.
– Настька, мы все там были!, – закатили глаза полстола.
– Четыре миллиона на 25 человек гостей, да. Ромочка мой все сделал, как я хотела, – довольна, Настька сверкнула глазами на Мэри, подначивая к соревнованию. Мэри сидела, уверенная в замужестве. Не первые, так последние похороны её девичества обязательно перебьют свадьбу "в стиле рояль". Может, Настька о том и не узнает – да и корона с ней, с Настькой.
– А вы знали, что на Тверской дома перенесли аж на полтора метра, чтобы…
– Это в Москве?, – выражая всеобщее неодобрение выбором темы, перебила тетя Софочка летчика. Гриша поджал губы и замолчал, закусив котлетой.
– Чай!, – Марина встала и стукнула вилкой по бокалу формы "тюльпан", – Будем пить чай!
Гости замерли. Даже поросёнок рот раскрыл. Мэри упорхнула, а через миг в гостиной появились тосты с апельсиновым джемом и арахисовым маслом. Гости поотрывали рты да схватились – кто за сердце, что за печень, а кто – за чужую грудь. Князь Владимир захлебнулся портвейном и отставил стопку в сторону. Он никогда не видел столь простонародной еды в стенах петербуржских квартир. Тосты источали радиоактивный яд бензоколонок, придорожных забегаловок и американской мечты. В общем, всего того, что было так ненавистно князю Владимиру. За стол присел Хейвуд Бэнкс и застучал ложкой.
– Это что такое?, – князь Владимир брезгливо поддел тост вилкой и покосился на тетю Софочку. Та в центре коммунальной Вселенной изображала ворона на погосте, скрестив лапы на груди и задумчиво разглядывая лепнину.
– Тосты, – отозвалась Мэри. Слышно было, как дешёвая губная помада расползается сеткой по её лицу.
– А вы, девушка, откуда?, – надменно поднял бровь князь Владимир.
– Из Рязани она, – ответил летчик и усмехнулся. За столом вскрикнули. Кто-то из родственников вскочил.