Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы
Шрифт:
17 апреля 1917 г.
Охранник Добровольский о сотруднике Денисове
С Денисовым меня познакомил П. С. Статковский по распоряжению фон Коттена. Денисов предложил свои услуги в качестве секретного сотрудника по Партии социалистов-революционеров. Чем руководствовался Денисов, делая такое предложение, я не знаю, но предполагаю, что его побудила к этому нужда. В Денисове я видел очень начитанного и умного человека. Мне было приятно открыто разговаривать с ним, как с человеком развитым и делиться с ним своими впечатлениями, не как со служащим Охранного отделения, а как с частным человеком. От Денисова работы в области розыска я не требовал. К явлениям, как илиодоровщина, Распутин и пр., я относился безусловно отрицательно, высказывая свое мнение, что подобные явления недопустимы и не должны существовать в государстве.
Был период моей жизни, когда мне пришлось испытать крайнюю материальную нужду (что привело к службе в охранке). Постоянное напоминание того времени побуждало меня чутко относиться к нужде окружающих людей, и я очень часто оказывал свою посильную помощь, как сотруд-{284}никам, сослуживцам, знакомым, так и людям, мало знакомым, почти совершенно незнакомым и даже лицам, находившимся под арестом. Денисов же мое подобное отношение к людям старается объяснить как желание с моей стороны извлечь большую пользу для своей службы, - он глубоко неправ и неправдив. Более, чем кому-либо другому, ему должно быть известно, что, помогая ему и другим, я взамен никогда ничего не требовал.
Возможно, что мои душевные качества привязывали ко мне. Но не одно это привязывало и заставляло сотрудников относиться ко мне хорошо. Лично сам чувствуя всю тяжесть и мучительность службы сыска, я не мог не чувствовать, что она еще более трудна для сотрудников. Я всегда говорил им, чтобы они не принимали активной работы в партии, а лишь только освещали ее. Многим я советовал уйти из охранки, видя, что они крайне страдают, но никогда ни от кого я не требовал работы в партии. Я просил их быть искренними со мной, никого не принуждал говорить всего, в то время как другие требовали от сотрудников работы, силой удерживали их на службе в Охранном отделении. Этого про меня не может сказать ни один человек, даже сам Денисов, если на этот раз он будет справедлив.
Денисов прав, говоря, что жандармы меня не любили. Они не любили меня не только за то, что не соглашались с методом моей работы, но также за мое отношение к ним: я всегда критиковал их образ жизни, не вел с ними знакомства и ни с кем из них не был в близких отношениях. В то время когда у жандармов руководством в их работе было чувство карьеризма, а для последнего всегда необходимы были результаты работы, я же был далек от этой мысли. Мной всегда руководила добросовестность отношения к своей службе. Поэтому я никогда не стремился к принуждению сотрудников, требованию от них искусственного создавания дел, т. е. прямой провокации. Роль сотрудника я понимал только лишь как осведомителя и не больше. Нет сомнений, что все это не могло нравиться жандармам, которые подходят к работе своей с другой стороны. {285}
Денисов говорит о моей душевной драме, мотивом которой послужило якобы несправедливое отношение ко мне Департамента полиции. Правда, я испытал душевную драму, перелом в отношении к своей работе, но это было не в 1913 г., а в 1910 г. В 1910 году я увидал всю лживость и недобросовестность отношения к своим делам как со стороны руководителей Департамента полиции, так и Коттена. Видя несправедливость и ложь, я открыто говорил о недобросовестном отношении руководителей Департамента полиции к своим подчиненным, но я никогда не осмеливался бы заявить, что успокоение столицы достигнуто мною (как говорит Денисов). Здесь в словах Денисова я вижу явную клевету. Явная клевета и ложь со стороны Денисова, когда он заявляет о том, что мотивом моего ухода из Охранного отделения послужило дело о какой-то типографии. Уйти из Охранного отделения я давно хотел, это была моя мечта, и я делал попытку еще в 1910 г. Со службы Охранного отделения меня никто не увольнял; я сам ушел. Желание уйти со службы Охранного отделения у меня было всегда, но в конце 1913 г. я решил бесповоротно порвать с Охранным отделением. К этому послужил повод следующий.
В конце 1913 г. фон Коттен решил во что бы то ни стало произвести ликвидацию революционных организаций в Петрограде. Было заготовлено до двухсот ордеров. Я, являясь противником широких ликвидаций, которые всегда втягивают в дело много невинных людей, запротестовал; на эту тему мы много спорили. Коттен, возмутившись, тогда бросил мне следующую фразу: „Вы скоро совсем будете социалистом, о чем департамент говорит давно, а поэтому вам следовало бы оставить Охранное отделение“. Я принял меры к своему уходу и через полтора месяца ушел со службы Охранного отделения. Уходя со службы Охранного отделения, я был счастлив, что мое желание осуществилось, и я бесповоротно решил более не возвращаться к подобной работе. Впоследствии, в 1916 г., мне было вновь сделано предложение возвратиться к работе по розыску, но я категорически отказался. {286}
Службу в полиции я принял по необходимости, ибо иную было трудно найти. Но будучи служащим полиции, я был далек от типа „полицейских служак“. Об этом говорит Денисов, а также могут подтвердить жители тех мест, где я служил.
Не прав Денисов, говоря, что я не любил и ненавидел людей. Людей я всегда любил, относился к ним чутко. Любовью к людям нужно объяснить и факты моей помощи ближним. Правда, меня всегда возмущало, что люди, беря на себя роль носителей высоких целей, светлых идеалов, в жизни своей были далеко не чистоплотны. В социализме я видел нечто высшее. Носитель идей должен быть всегда на должной высоте и быть примером для массы. И вот, все факты, которые мне приходилось, помимо моей воли и желания, узнавать, всегда меня возмущали. В частной беседе с Денисовым я на это указывал, но никогда я не говорил ему о том, что я стараюсь собирать эти факты. Этого он не мог знать, ибо этого не было, а потому и не имеет права говорить в утвердительной форме.
Денисов берет на себя смелость обвинять меня, как одного из видных организаторов провокаторской деятельности. Не знаю, откуда это ему известно. Ведь сам-то он был не мною завербован. Лично я никого к сотрудничеству не склонял, и мною не было завербовано даже ни одного сотрудника, о чем могут подтвердить все те сотрудники, кто знает меня.
Говоря о моем разлагающем значении как для окружавшей среды, так и для социалистической партии, „о тысячах“, которые соприкасаются якобы со мной, Денисов не прав. Прежде всего, в частной жизни моей я был слишком замкнут и ни с кем не вел знакомства. Было только два дома, куда я ходил. Сотрудников, с которыми я встречался, было тоже незначительное количество. Но смешно и безграмотно утверждать, что я мог внести разложение в социалистические партии. Всякий мыслящий человек поймет, что разложение и раскол в партиях кроются не в моей деятельности, ибо повторяю: 1) к сотрудничеству я никого не склонял, 2) сотрудников никогда не удерживал, 3) сотрудникам все-{287}гда говорил, чтобы они сторонились активной работы, 4) взглядов своих никогда не навязывал. Денисов за все ненормальности и жестокости Охранного отделения взваливает на меня всю ответственность. В Охранном отделении я был служащим, хозяином являлся начальник Охранного отделения.
Тем не менее, я по силе возможности старался уничтожить ненормальности режима. Так, благодаря моему ходатайству в Охранном отделении стали давать арестованным обеды; я также ходатайствовал, чтобы арестованных более одного дня не держали в отделении. Я не был всемогущим в Охранном отделении. Мое сердце и разум могли не соглашаться, протестовать, что я и делал, указывая начальству на все ненормальности режима.
Служба в Охранном отделении характером своей работы и жизнью всегда тяготила меня, и я старался как-нибудь оставить ее, но всегда натыкался на препятствия жизни. Куда можно было уйти со службы Охранного отделения? Где примут? И только в 1914 г. мне удалось устроиться по наружной полиции. Тогда я оставил службу в Охранном отделении.
Странным звучит требование Денисова привлечь меня к судебной ответственности, странным, ибо оно исходит от Денисова. Дать ответ суду я всегда готов и не убегаю от него. Имея возможность скрыться, я, однако, сам явился к революционным властям. Я готов нести ответственность за свою ошибку.
Я верю, что новый суд, построенный на началах справедливости, при демократическом строе будет чуток и справедлив к ошибкам людей и даст возможность начать новую честную жизнь.
Добровольский