Охваченные членством
Шрифт:
— Твой мозг! — ответила мама, от Фединого косоглазия и хождения по врачам уже похожая на обнаженный нерв.
Федор еще очень внимательно рассмотрел картинки и заключил:
— Не мой!
Встревоженная мамаша проверила номер карточки и томограммы.
— Господи, ты, боже мой! Как же не твой! Вот и номер, вот и талончик... И подпись.
— Не, — сказал со вздохом Федор, — не мой!
— Почему же?
— Мыслев моих не видно!
Собственно, после рассказанного мне родителями по телефону я и узнал, что у Федора косоглазие.
— А ну-ка, везите его ко мне!
— Зачем?
— Диагноз уточним!
Федора привезли. Раскутали. Из огромного шара шубы, шарфиков, телогреечек, рейтузиков, галошек, валеночек, шерстяных носочков и всего, к сему принадлежащего, вылупился обыкновенный пятилетний мальчик с вихрами и конопушками.
Родителей мы удалили в театр. А сами, насмотревшись мультфильмов по видику, сели есть не какую-то там полезную манную кашу, а вредный шашлык и сало с хлебом. Когда он уписывал, обильно поливая кетчупом и майонезом, еду и даже покушался вылизать тарелку, я скосил глаза к носу и спросил:
— Вот так можешь?
— Запросто! — оживился несколько осоловевшим от еды Федор и тут же это доказал.
— Давно можешь?
— Давно! Раньше не умел, а теперь научился. Мы раньше почти что все в нашей группе в садике не умели, а теперь все научились. Даже Ваня Мудельштейн.
— А вот так? — Я скосил глаза в сторону.
— Запросто. Мы теперь косить все умеем. Мы теперь учимся язык трубочкой сворачивать, только у меня еще не очень получается...
— А ушами шевелить не пробовали?
— Не! И не будем. Опасно. Ваня Мудельштейн хотел ушами пошевелить, старался-старался, но надулся очень...
— И что...
— «Что, что»! Да ничего хорошего! То самое! Даже стыдно сказать. Теперь запасные штаны в шкафчике держит. На всякий случай.
— Как же от этого избавиться? — спрашивали меня, вернувшись из театра, истерзанные косоглазием Федины родители.— Ведь это же нервов никаких не хватит! Кто его знает, что он еще выдумает.
— Второго рожайте, придурки! Рожайте детей, пока молодые!
— Да, — согласился сидящий после шашлыка на горшке Федор. — И в садике говорят: «Мне нужно какое-нибудь животное». По крайности, сестра, но брат лучше!
— Ты его косить научишь, язык трубочкой сворачивать, ушами шевелить, как Ваня Мудельштейн!
— Да я его хоть чему научу! Сначала сам научусь, а потом его научу!
При солнечной погоде
— пели мы в раннем пионерском детстве такую совершенно не детскую песенку.
Откуда ни возьмися, Вдруг турок появися. Глаза его сверкали, как изюм!И почти все совпало. Но только не на турецком теплоходе, а на греческом, и не в Батум, а на остров Родос совершали мы прогулку с Букашкой. Они с матерью млели в шезлонгах на верхней палубе, а я, разложив пузо на столике, тянул джюс и разглядывал берега и пассажиров, съехавшихся со всего света и выставивших свои телеса под средиземноморское солнце в купальниках всех видов и расцветок.
И вот тут «турок появися». Лет тринадцати. Черный, как кусок угля, упавший в сахарницу. В черном мусульманском пиджаке, у нас прежде такой покрой назывался «сталинкой». В отглаженных черных брюках, стрелки напоминали острые носы крейсеров или миноносцев, а лаковые черные ботинки спорили блеском с густо набриолиненной головой. Он прошелся «туда-сюда», и вдруг глаза его блеснули — он увидел мою Букашку. Далее все происходило, как в знаменитом наблюдении Марка Твена о кошке и мальчике, когда оба делают вид, что друг друга не видят.
И второй раз я вспомнил классика, а именно Тома Сойера с соломинкой на носу, когда понял, что юный турецкоподданный выдаст перед Букашкой всю программу.
Он вытащил из кармана плоские четки и начал очень ловко вертеть их между пальцами. Сначала левой рукой, потом правой, потом перебрасывая из од ной руки в другую. Затем он встал на носки своих негнущихся лаковых туфель и немножко походил как бы в лезгинке.
Белокожая, как зубная паста, Букашка, словно бы в полусне, смотрела на него из-под царственно опущенных ресниц, рассыпав свои золотые локоны по сметанным плечам...
Далее обычно бьет барабанная дробь, поскольку юный герой решил продемонстрировать свой, как это называется в цирке, «крэг», или коронный номер.
Он долго собирался. Ворочал скулами, всхрапы вал и наконец, приподнявшись на ступеньку у борта, откинулся, как удильщик при забрасывании блесны, и залихватским жестом стукнул себя по затылку, вышибая роскошный плевок, направленный в далекое море, в сторону сопредельной Греции...
Однако морской ветерок, явно сочувствуя грекам, тут же вернул плевок обратно турецкоподданному в рожу!
Полуослепший, он зашарил по карманам, но носового платка не обнаружил! Утираясь рукавами, незадачливый факир ссыпался в трюм.
Я опомнился, когда вылил на себя от еле сдерживаемого приступа смеха весь джюс... И вынужден был тут же переодеваться
— Какой ты у нас все-таки неряха, — с какими-то непривычными, новыми воркующими нотками в голосе сказала, лениво поворачиваясь в шезлонге, моя Букашка. — Вот все вы мужчины такие...
И я вдруг с грустью понял, что моя дочечка уже барышня. Выросла.