Охваченные членством
Шрифт:
Чуваши замерли с открытыми ртами и канатом в руках, глядя, как обнажились поломанные стропила, а с обломков крыши медленно, будто льдинки в апреле, сползают остатки шифера.
Я ждал, что волна неизбежного в таком случае народного гнева покарает скотину Славку, но он тончайший психолог.
— Ага! — сказал он торжествующе. — Что я вам, придурки, говорил! У нее же, у березы вашей гребаной, вся внутренность сгнивши! Поллитра входит.
И чуваши взволнованно затолпились у дуплястого пня березы. Так и не сбылась моя мечта увидеть, как народ учиняет возмездие.
Но
В отличие и в противовес чувашам скотина Славка чрезвычайно вороват. Он волок все, на что падал его мутный взгляд, не особенно задумываясь, чем бы спертое могло ему послужить.
— А вона что ...— сказал он мне как-то утром, показывая неизвестно откуда украденную круглую металлическую щетку, скорее всего часть вала, которым уборочные машины скребут снег и лед с асфальта. — Две штуки взял!
— А тебе на что?
— Да ты че! А трубу-то чистить! Как раз по диаметру! Как в птичий глаз пойдет!
С похмельным азартом Славка приставил лестницу и полез на крышу. На треск ломаемого шифера выскочила его жена, но он, не отвечая на ее визгливые проклятия, неумолимо, как самурай, сантиметр за сантиметром, двигался к печной замысловатой трубе. Она под срез крыши кирпичная, а дальше, как объяснял Славка чувашам, «для тяги» в нее вделана асбестокерамическая труба, придававшая дому сходство с паровозом.
— Паразит! — кричала жена. — Всю крышу поколол!
— И хрен с ней! — азартно ползя по коньку, ответствовал Славка. — Все равно шифер старый!
С руки у него, как у ковбоя лассо, свешивалась бухта веревки со стальной круглой щеткой на конце.
На улицу высыпали все поколения чувашей, на соседних заборах грудями повисли соседки. Славка с необыкновенным артистизмом выпрямился на коньке и, балансируя, пошел к трубе. Даже жена визжать перестала.
— Видал! — сказал, торжествуя, Славка. — Облегчения-то какая вышла! Продерет, как солдат Яшка девку Машку! Это же сталь! Вона как ложится, аккурат в диаметр. Раз-раз и готово!
Я не стал досматривать, как он будет «шворить», по Славкиному выражению, сажу. И ушел в дом.
Часа через два, когда я вышел на крыльцо, Славка еще оставался на крыше.
— Вишь, ты! Заело! — сообщил он мне. — Туды-то вошло, но не до конца, а назад оно ж выворачиваться должно, а диаметр не позволяет. Навроде зонтика. «Туда соколом, а обратно колом!» Вот такой геморрой получается! Ничего, счас пропихнем!
Второй раз я вышел на истошный визг Славкиной жены.
Славка раскачивал и отрывал пятиметровую телевизионную антенну, сделанную из дюралевой трубки.
— Не ори! Она уже сгнивши вся. Новую поставлю.
Оторвав антенну, он, как эквилибрист с шестом, прошел по крыше обратно к трубе. Крыша уже вы глядела так, будто в нее била артиллерия.
Номер, выполненный Славкой, украсил бы лучшие цирки мира. Когда он подходил к трубе, то не мог, как ни пыжился, поднять пятиметровую антенну. А когда отходил, то не мог антенной вышеуказанной длины попасть в отверстие печной трубы.
Он гулял по крыше несколько
Акробатика Славки уже всем наскучила, и даже чуваши ушли с улицы, утратив веру, что Славка когда-нибудь попадет антенной в трубу.
Но чудеса бывают, а труд, даже дурака, бывает в конце концов результативен. Когда я уже под вечер собрался ехать в город и запирал дом, раздался ликующий крик Славки:
— Есть!
Я оглянулся. Конец антенны наконец-то попал в трубу. Славка, быстро перебирая ногами, бежал проталкивать ее глубже.
— Есть! — крикнул он второй раз, когда антенна поднялась над трубой.
Но в третий раз крик не получился, потому что жердина антенны покачнулась и точно срезала асбестоцементную трубу до основания.
— Есть! — крикнул кто-то с улицы.
Славка, как лягушка-путешественница, распластался в воздухе и шмякнулся с крыши куда-то во двор!
— Есть! «Скорую помощь» вызывайте.
Он переломался так, что только проспиртованностью организма можно объяснить его быстрое выздоровление. А ворованную стальную щетку извлекли, только разломав печь. Так что, ползимы Славка лежал у чувашей в доме с велосипедом.
Я простил и его вороватость, и его хамство и даже не удивился, когда жена недавно мне сообщила:
— Ты представляешь, Славка от нашего участка себе сотку отрезал. Нужно что-то делать!
— Ничего я не буду делать!
— Ну как же? Это же наша земля! Нужно в суд подать!
— Нам, что? Есть нечего?
— Верно! — сказал сосед Юра. — Пусть Славка на этой сотке себе грыжу наживает!
Третий на углу
Разговор об этом доме возник у Георгия в его супергараже, который весь, до единого гвоздя и кирпича, он построил своими руками. В запретительные советские времена не разрешалось строить дома, выходящие за пределы фундамента старых строений и не выше вроде бы десяти метров. И вот в тисках этих требований Георгий — мастер от Бога да еще с двойным высшим образованием — построил нечто, что украсило бы любое архитектурное бюро. Это был гараж-студия, где все было продуманно и функционально, как в дорогой яхте. Над заглубленным в землю гаражом-мастерской и кухней поднимались полтора этажа с большой гостиной и спальней. Сходство с кораблем придавало и то, что все стены, пол и потолок были обшиты смолистым благоухающим деревом, где отдыхали душа и тело.
Юра был уроженцем нашего поселка. Отсюда увел ли в неизвестном направлении в 1937 году его отца, занимавшего какой-то крупный пост на железной дороге. Здесь всю войну среди немецких солдат про жила его бабушка, скрывая, что она — чистокровная немка и понимает каждое их слово.
Если бы другое время! Юра мог бы стать и архитектором с мировым именем, мог бы стать и выдающимся специалистом в автомобилестроении, да мало ли где. Он все знал и все умел. Но жизнь его протекает в нашем поселке. Он его память, душа и совесть. Здесь несколько поколений его предков и вот уже два поколения потомков.