Охваченные членством
Шрифт:
Вечером он несколько раз выбегал в темный сад смотреть, не выросли ли на коряге апельсины. Этот фрукт в те годы был страшным дефицитом, впрочем, как и все остальное.
После того как Богдана уложили спать, я уехал в город, в «продотряд», как это называлось, и собирался вернуться с первой электричкой.
Нагрузившись мясом, макаронами, крупами и т.п., я ранним утром двинулся обратно. И вдруг у самой платформы — очередь: «выбросили» апельсины. Только по два килограмма в одни руки! Но мне этого вполне достаточно.
Рысью
— Богдан спит?
— Спит еще!
Схватил садовый нож, заточил сучки на коряге и насадил на них апельсины. Не могу сказать, что спокойно сел пить кофе. Меня так и подмывало разбудить мальчонку. Единственно, на что хватило ума, — приготовить фотоаппарат.
Богдан проснулся, умылся и, поглядывая на туман, цеплявшийся за ветки, склонявшиеся до земли иод тяжестью зреющих яблок, на улицу не собирался. Он урчал, сидя на полу и разводя бесчисленные свои машинки. Наконец жена не выдержала:
— Данечка! Ну-ка посмотри... по-моему, там что то выросло...
— Где это?
Богдан сунулся к окну! Ахнул! Проталкиваясь чо рез нас, как через стволы деревьев, понесся к двери.
— Сапожки! Сапожки!
Какие там сапожки! В одних колготках он выскочил в сад. И замер перед апельсиновым деревом, где, как гантели или клизмы, светились апельсины.
Я успел щелкнуть аппаратом. И мне удалось запечатлеть ту святую веру в его глазах, с какой он смотрел на свое вознаграждение за тяжелый труд, на выросшие апельсины.
Минуту он ходил вокруг дерева. А потом так же стремительно промчался мимо меня и вернулся с корзинкой. Бережно, стараясь не повалить «апельсиновое дерево», стал снимать и укладывать в корзинку плоды. Он терпеливо съел гречневую кашу с молоком. Потребовал, чтобы его нарядили в его любимые красные штаны, и, взяв меня за руку, скомандовал:
— Идем в гости! Всех апельсинками угощать!
Мы двинулись по знакомым. И в каждом доме с порога Богдан возглашал:
— У меня апельсинки выросли! Попробуйте.
Но из города уже вернулись многие, и почти у всех на столах лежали золотые яблоки.
— И у нас выросли! — говорили хозяева.
Мучительно ища поводы для угощения, Богдан говорил:
— Но у меня же вкуснее! Мои же с дырочками.
Он помнит эту историю. И утверждает, что еще долго верил, что на его дереве апельсины выросли за одну ночь. И в эти минуты в долговязом, без малого двухметровом мужчине мне видится тот махонький в мокрых по колено от росы колготках и святой верой в глазах... И слышится его голосишко:
— Моих апельсинок попробуйте, мои вкуснее, они с дырочками...
Торопитесь рассказывать детям сказки. Дети так быстро вырастают!
Дом с велосипедом
Улица, на которой я отхватил себе недвижимость, 1925 года постройки, носила
Я долго расспрашивал: где же этот дом и почему он с велосипедом? Но никто ничего толком ответить пе мог, пока один старожил не сказал:
— Ну, ты даешь! Как раз вспроти твоего дома и есть с велосипедом.
И поведал историю постройки этого чуда архитектуры и общественного труда.
В этом доме жила стойкая когорта чувашей или мордвы. Две вещи я так и не узнал, общаясь, соседствуя и приятельствуя с ними годами. Первое: сколько же их, и второе: кто из них кому кем доводится. По моим наблюдениям, в доме летом проживали две или, может, три семьи. Но каждое воскресенье число их удваивалось, учетверялось и ушестерялось. Хотя сосчитать их очень трудно. Чуваши все коротенькие, головастые, скуластые и черноволосые. Поначалу подкупали их трудолюбие и родственная спайка.
Правда, потом я заметил, что работают они хотя и много, но плохо, а родственная спайка, скорее всего, совместная попойка. Потому что в начале и в конце каждой общественной работы немерено выпивалось водки, самогонки и браги.
Дом, в котором они проживали, более всего походивший на железобетонный дот времен советско финляндской войны, они создавали сообща. Дом так называемый «заливной». То есть строились каркас и опалубка, а затем опалубка заполнялась раствором и арматурой. Для шестидесятых годов, когда этот монолит возводился, такое считалось новшеством.
Особенно важно, чтобы раствор, из которого выливаются стены, был хорошо замешан и промешан. Чувашским общинным членством была отрыта яма, облицована, заполнена водой, песком и цементом. И многочисленные чувашки, похожие на мешки с картошкой, но с коротенькими руками и ногами, низкорослые и крепенькие, принялись лопатами и тяпками раствор мешать. Чуваши же, как это принято перед началом великого деяния, сели пить водку.
Немедленно к ним присоединились не только земляки из соседних деревень, приехавшие на велосипедах, но и соседские мужики, собравшиеся со всего поселка. Водка несколько раз кончалась, и за ней отряжали гонцов в сельмаг.
Пить начали часов в десять до полудня, но продолжали и в четыре пополудни, и позже. Чувашки же все это время, зло поглядывая из-под жестких, как конская грива, густых челок раскосенькими глазами, продолжали безропотно месить раствор, время от времени призывая мужиков приступить к работе.
И только когда на зеленоватом небе блеснули первые звезды, а на заборе повис сосед, пытавшийся вернуться домой на свой двор, бабье терпение лопнуло, и они пошли, с тяпками наперевес, на мужиков. Вразумленные черенками лопат и тяпок вдоль спин, мужики почувствовали бешеный прилив энергии и кинулись яростно работать.