Охваченные членством
Шрифт:
Собрались у дядьки. Человек пять племянников — в возрасте от десяти до пятнадцати лет — между собою двоюродных и троюродных братьев. Взрослые казаки, возглавляемые дядькой, сидели под навесом, пили абрикосовую самогонку, заедая ее арбузом. Доставали все новые и новые зелено-полосатые шары из высокой пирамидки за спиной и раскалывали их на невысоком дощатом столе.
Дядька сам, как арбуз: тугой, весь будто бы составленный из шаров, бритая голова, круглые плечи , пузо как у Тараса Бульбы.
Мы тоже ели арбузы, и хоть они в нас уже
А тетя ходила по огороду, поливала огурцы и верещала пронзительным голосом, каким могут визжать только татарки и казачки, про то, что «старый паразит всегда занят, ему бы только под навесом сидеть, а она и так вся больная, руки-ноги отваливаются, должна аж с Лабы воду таскать на полив. Да понятно было, если бы взять воды ближе негде. Так вот же нет! Стоит копанка — прямо на огороде! Но понакидали туда всякого сора и железа, и вся она заилилась! А паразит (не называя его по имени) задницу оторвать от кошмы не может, а уж чтобы вычистить копанку, так у него того и в голове нет! Чтоб ему те огурцы поперек горла стали! Чтоб он подавился, паразит! Чтоб его те огурцы насквозь прошли! Чтоб его несло в тридцать три струи со свистом с моих слезовых “огерочкив”. Чтоб...»
— От! — сказал дядя рассудительно, выщелкивая из пупка попавшее туда арбузное семечко. — Как же долго может кричать женщина!
— Достаточно долго, — согласились, словно цитируя Н. В. Гоголя, потомки славных запорожцев, не прерывая своего занятия, то есть наливая стаканы и выбирая новые и новые арбузы, которые будто сами разламывались. Те же, что оказывались, на их взгляд, не слишком спелые, вышвыривались в корыто, где розовую мякоть стремительно вычавкивали утки, оставляя нетронутыми семечки «на посев».
— А верещить оно неспроста! Ибо есть причина.
– — Обязательно! — согласились казаки. — Нельзя же так продолжительно и громко визжать, без всякой то есть причины!
— И все оно верещить правду! — сказал дядя, горестно вздыхая перед тем, как опрокинуть в бездонное горло пол стаканчика. — Ой, боже, боже ж мой, милостивец... И здоровье у бедной женсчины надорвато, и тяжело ей же аж по сорок ведер утро-вечер из Лабы в гору таскать на полив огурца!
— Ого! — сказали неторопливо казаки. — Однако же это будет расстояние, да еще в гору! Ого!
— И от то ж обидно, — продолжал дядя, показывая в угол огорода арбузной коркой, — обидно, что копанка-то есть! Вон она! Здеся! Вон же ж она, где пацаны сидять! Отодвиньтеся, хлопцы, вона она, у забора, шо в траве, но она у меня бутом окольцованная, очень даже аккуратно...
— Конечно, — согласились казаки. — Обязательно обидно, когда копанка есть, а воды нема!
— Так вот есть же и вода! — сказал дядя, гоня босой ногою кота, который вылез откуда-то и стал тереться о его колено. — Уйди, Вася! Не до тебя... Так вот же есть же и вода! Но понакидали туда всякой дряни,и заилилась копанка вся.
— Беда! — сказали гости, звеня стаканами и выпивая. —
— Однако можно было бы и вычистить! — сказал дядя, с треском разламывая новый арбуз. — Отчего же не вычистить, когда время будет...
— Конечно, — согласились его товарищи. — Когда будет время, оно, конечно! Да где ж его, время, взять? Нема ж його! Совсем нема!
— И время можно бы найти...
— Конечно же... — сказали казаки, — смотреть жалостко, як бидна жинка надрывается. Особенно горлом...
— Но не скрою! — сказал дядя полушепотом, — не скрою, что лезть я в эту копанку опасаюся... Совсем было уж собрался и весь инструмент приуготовил, чтобы вычисить -— вон у сарая стоит, но опасаюся... Опастко мени туды лезть! Дюжа опастко!
— Ого! — сказали казаки. — А что ж оно, к примеру, такое?
— От и то ж! Что гостил у меня, недели с три назад, начальник милиции! Такой же хороший человек! Прелесть человек!
— Кто ж не знает! Очень даже хороший!
— И справедливый! В том-то и дело! Даже очень!
— Настоящий казак! Что выпить, что пошутить, а что и потанцювать пид случай...
— Ого, кто же не знает! У него и отец, и дед были первые танцоры...
— Так вот же ж и беда! Завели мы патефон, и начал он приплясывать, а портупею с наганом не снял. И до того ж хорошо танцевал: и вприсядку, и на носках, и даже арабским перебросом через голову...
— Да ты шо! Надо ж, как славно танцюе человек... Так вот и отец же его танцювал, пока на войне ноги не лишился! А он же танцюе, как отец, а, може, ще и лучшее!
— От то и беда! Как он через голову пошел, так у него пистолет же из кабуры выскочил и как раз в эту копанку... Только булькнуло!
— Ахххх, — сказали казаки. — Надо ж, какая незадача! Вот человеку горе...
— Сунулися искать. Да там железок всяких, и заилилась вся... Он же граммов шестьсот, пистолет-то, так может и в ил уйти... Не видно. И вот, — закончил дядя, — баба кричит, и мне ее жалко — я же не каменный, но я ж опасаюся туда лезть! Оно же заряженое! Я полезу, а оно сработает! Две войны прошел целый, а тут могу пулю получить!
— И не надо лезть! — сказали гости в один голос. — Совсем туда лезть и неразумно! Закопай ее к чертовой матери, а новую рядом отрой! Копанку! Тут же вода близко! Она ж весной в подвалах стоит...
— Так вот же и обидно! Уж совсем было чистить собрался, и вон инструмент же весь приуготовил, и кошку, и багор, вон у сарая стоит... И ведро ж на веревке, гразь вынать, приготовленное... А вон как оно оказалось...
Всю ночь мы, пятеро братьев, при свете велосипедной фары и луны выскребали колодец, вытащив оттуда железа на два трактора, не меньше. Когда утром в изнеможении, мокрые и грязные, как поросята, повалились мы на траву около копанки, больше всего опасаясь, что дядя нас будет ругать, он не стал этого делать, а только спросил скучным голосом: