Окаянные
Шрифт:
— Нет уж, увольте. То, что мне Луговой поручил, я выполнил. Остальные вопросы на вас оставлены. Так Яковом Михайловичем и сказано было.
— А, чёрт возьми! — схватился за трубку Осинский.
— Всего доброго! — шагнул за дверь Верховцев.
— Куда вы?
— Опоздаю на поезд, Луговой с меня голову снимет!
Собственно, оказавшись на улице и вздохнув полной грудью, Верховцев не думал спешить на вокзал — время позволяло, а ему ещё надо было переговорить с Гертрудой; общие их знакомые в Саратове ждали информации, и её следовало получить у Филькенштейн. От этой мысли его лицо перекосила гримаса — теперь балом временно правила она.
Ворота
— Гертруда Карловна у себя? — заметив неладное на лице прислуги, забеспокоился он.
— Наверху. Одна.
— А гости?
— Беда у нас, Лев Соломонович, — всплеснула та руками.
— Выкладывай. Мне уже не привыкать.
— Мальчик-то, Евгении Глебовны сынок, чуть не утоп в сливной яме.
— В сливной яме? Ты чего мелешь? Совсем сдурела!
— Отмыли его вдвоём. Обошлось, а то и утоп бы в дерьме. В фуфайчонке был, заигрался с соседскими ребятишками, а на воле-то, видать, давно не бегал, вот и угодил. Фуфайчонка его и спасла. Разбухла и удержала мальца, не давала ко дну пойти. Перепугался мальчик до смерти, в крике зашёлся. Ребятишки бегают, а достать не могут. Я пробовала — глубоко, руки коротки, чтоб схватить…
— Ты уши мои побереги, дура! — оборвал её Верховцев. — Кто спас его? Кто вытащил?
— А бог его знает. Незнакомец какой-то. И имени не назвал, и появился откуда не видели. Сунулся прямо в яму с головой и вытащил на белый свет. А с мальчонки-то вся та погань льётся, как из ведра. Фуфайку он ножичком взрезал, сбросил с ребёнка да так в дом и занёс. Евгения Глебовна упала в обморок, как увидела, а наша Гертруда Карловна молодцом, она Сашеньку враз разула, раздела и купать. Я ей помогала. Дух чуете от меня? Потом окна все расхлебанили, но не выветрилось до сих пор.
— Как мальчик?
— Спит. Мы его чаем с вареньем отпаивали. Еле успокоили.
— Евгения Глебовна?
— С ним прилегла. Без врача обошлось.
— Да зачем же врача? Гертруда на что?
— Вот она, слава тебе, Господи, всех и спасла.
— А человек тот? Незнакомец?
— А про него-то мы забыли. Он Евгению Глебовну в чувство приводил, когда Гертруда Карловна с Сашенькой занималась. А как Евгения Глебовна очухалась, так он и ушёл, никто и не заметил.
— Кто он? Как звать? Откуда?
— Да кто ж его знает! Я и теперь встречу — не скажу, он не он. Высокий и чернявенький.
— Молодой, что ли?
— Ну скажете тоже, солидный и симпатичный мужчина.
— Вот дура. Что ж вы его и не отблагодарили?
— А кто думал об этом? На нервах все.
— Ладно. От тебя никакого толка не добьёшься. Я в дом подымусь. Гертруда, наверное, больше скажет.
Однако Гертруда Карловна Верховцеву о незнакомце большего рассказать тоже не смогла. Случившееся перепугало всех, а беспокоить мать с ребёнком Верховцев не решился. Так и уехал. Настойчиво билась и тревожила одна мысль: "Что же происходит вокруг меня? Мрачная круговерть загадок… Так и поверишь в проклятье чёртова особняка…"
Часть третья
СТЕРВЯТНИК ЖАЖДЕТ ПАДАЛИ
Генрих проник в явочную квартиру не без помощи сопровождавшего, отстранившего его от двери и уверенно справившегося с секретным замком.
— Серьёзные люди, — с уважительными нотками хмыкнул тот. — Павла Петровича заперли так, что выбраться не смог, а телефон не повредили, позволив ему до вас дозвониться.
— Нам бы таких не помешало, — буркнул Ягода.
Внутри царил полумрак. Фигура
Видя, как Ягода сунулся в карман за платком и судорожно поднёс его к носу, Буланов, хрипя и кашляя, бросился к закрытым шторам, добираясь до окна.
— Я уже пытался проветрить, — пробился у него голос. — Но подумал, не опасно ли.
— Ничего не трогайте, Павел Петрович, — остановил его сопровождавший. — Те, кто привез покойника сюда, давно скрылись. Да и были они давно. С неделю, не меньше.
— С неделю! — ахнул Буланов. — Вот почему мурыжили мне мозги всё это время.
— Прекратите, — осёк его Ягода. — Поговорим в другом месте. — И резко развернулся к сопровождавшему: — Надеюсь, найдётся что-нибудь подходящее поблизости?
— Так точно, Генрих Гершенович, — вытянулся тот. — Весь этаж в этом доме пуст, но есть ещё одна вполне приличная квартира. Как раз свободная для таких целей.
— Ведите, — оборвал его Ягода. Он уже не помнил, когда последний раз испытывал подобное. Его тошнило. Почти пробежав коридор, он вывалился на лестничную площадку и ткнулся в угол, не сдерживаясь.
— Повыше, — подсказал сопровождавший, когда плечи начальника перестали вздрагивать.
— Посвежее и почище надеюсь?
— Не без этого. Но согласно инструкции форточки отсутствуют.
— Вентиляторы найдутся?
— Этого добра хватает.
— Хорошо.
Они поднялись двумя этажами выше. Буланов плёлся сзади, не смея издать и звука. Решалась его судьба, а может, и жизнь. И он это прекрасно понимал.
"Карлушки человек, — наблюдая, как сопровождавший их оперодовец [92] копается с замком у двери, хмурился Ягода, — вышколенный. Лишнего слова не проронил, а из кожи лезет что-нибудь выведать. Всё за перепуганным Булановым подглядывал, вдруг что ляпнет, но у того ума хватило, язык — в задницу, глаза — в пол. По собственной глупости угодил в западню, нашкодил, а главное — меня подвёл…"
92
Оперативный отдел ГПУ для проведения непосредственной разведки, ликвидации, ареста и обысков, борьбы с бандитизмом.
— Ты что же, не сладишь никак? — хмыкнул Генрих с нескрываемой угрозой, поторапливая замешкавшегося. — Ключи не те? Секрет забыл? Нас с Павлом Петровичем ненароком не запрёшь, как с ним подшутили? Или терпение моё испытываешь?
— Виноват, Генрих Гершенович! — замер, вытянувшись в струнку, тот. — Я мигом!
— Разболтались, гляжу, вы у Ивана Захаровича, — поморщился Генрих, не спуская. — Но товарищ Паукер порядок наведёт. Подскажем.
— Виноват! Заела что-то, гнида! Намедни проверял. Исправен был механизм. Я его для верности даже маслицем смазывал. Давно не было никого, — разговорился, заглаживая вину, сопровождавший.