Окаянные

Белоусов Вячеслав Павлович

Буланов прочувствовал ужас наступившей тишины нутром, спина захолодела.

— И ещё, пока мы одни. Зачем демонстрировать свою осведомлённость в личной жизни доверенного мне товарища? Да, он не Сава, а Иван по паспорту, но, кстати, это тоже не его родное имя, у него есть и своё, финское, однако я…

Вошедший с чашками курьер прервал его, и, лишь они вновь остались одни, Буланов с пылающим лицом повалился на колени.

— Это что за фокусы?! — отшатнулся Ягода.

— Я хочу выразить вам свою признательность и благодарность! — взвизгнул Буланов истерично. — Я мучился и переживал там, видя, чувствуя, как вы, спасая меня, моё достоинство, благородно поступили, не дав изгаляться надо

мной тому напыщенному уроду! Я понял, вы поступали так, чтобы он, видя ваше участие в моих бедах, видя ваше пусть наигранное уважение, а я не смею рассчитывать на иное. — Буланов смолк, словно захлебнувшись на минуту, но проглотив слюни, продолжал, вылупив глаза. — Видя ваше желание не дать меня в обиду, не смел обольщаться, что я раздавлен, не расписывал бы в приукрашенном виде ситуацию своему начальству! Вы пощадили меня и защитили мою честь! Вы!..

Он снова задохнулся от переполнявших его эмоций, готовый расплакаться.

"Если это и был спектакль, то сымпровизировал он актёрски", — скривился Ягода, как был, с чашкой в руке, он наклонился над Булановым, потрепал его по плечу.

— К чему эта бабья истерика? Успокойтесь. — Постучал ногтем по краю чашки. — Вот уж не думал. С нервишками у вас давно подобное? — голос его был холоден и сух. — Я тронут, но, простите, не заслуживаю этих панегириков по свою душу. Я поступил, как и должен был поступить сильный, защищая слабого, угодившего в западню. Подымитесь и приведите себя в порядок. Теперь, после всего здесь вами высказанного, можно надеяться, — после вашего раскаяния, я прошу ещё раз запомнить. Это яма, в которую угодили, для нас обоих, любезный Павел Петрович.

— Я столько причинил вам неприятностей…

— Гадостей, — поправил его Ягода, хмыкнув.

— Я осознал, как многому вам обязан…

— Всё главное впереди.

Казалось, они разговаривают на разных языках и не слышат друг друга.

— Только теперь…

— Всё впереди. Надо дождаться, что они ещё преподнесут нам. Многое в руках Паукера, многое от него зависит. Информация прежде всего поступит к нему. Этот человек новый, подступы к нему пока только намечаются.

— И вот эта гадкая, подлая ловушка, в которую я по собственной глупости угодил! — поднялся наконец, пошатываясь, Буланов.

— Теперь поздно, надо думать о другом.

— Но поверьте, это случилось невольно! Ненамеренно!

— Что за бред! Я не сомневаюсь.

— Мы с Рудольфом Ивановичем пережили столько!.. Наверное, поэтому я утратил бдительность.

— Прониклись, значит. Крепкий чертяка этот ваш Аустрин. До сих пор не зашёл душевно объясниться. Тоже гадает, не поздно ли отступиться?

— Что вы! Нас обоих измучила затянувшаяся ваша неопределённость. Рудольф Иванович уже стал сомневаться, что вы убедились в нашей преданности. Мы не ваши соперники и уж тем более не ваши враги!

— Ну-ну, любезный, позвольте. О каких врагах речь? В нашей конторе врагов нет и не было. Существует, я бы сказал, некоторое недопонимание среди молодых. Особенно проявляется на первых порах их деятельности. Приходят с периферии, не успевают оглядеться, тычутся, словно слепые щенята, не зная, чью сиську сосать. А остепеняться, всё встаёт на своё место. Вот и у вас с Аустриным затянулся процесс. Но теперь, надеюсь, вы с ним определились. Ваша искренность меня почти убеждает.

— Рудольф Иванович уже не знал, как поступить, собирался подавать рапорт товарищу Дзержинскому о переводе в глубинку, чтобы вы не заподозрили нас в больших грехах.

— А вот это зря. Вы мне оба необходимы здесь. Без надёжных помощников испытываешь трудности. Козни, жертвами которых мы можем стать, устранить возможно, лишь объединившись.

— Вы нам доверяете?

—

Хотелось бы ближе пообщаться с вашим земляком, бывшим пензенским начальником. Прямо кроту подобен, из норы не вытащить.

— Теперь всё изменится.

— Надеюсь. У вас в Пензе остались друзья?

— Конечно.

— Друзей много не бывает. Это опасно.

— Наши пойдут за нами без сомнений.

— Ну, вот, вы опять про своё. Павел Петрович, куда это вас забирает? Я никуда не призываю, а вот сомневаться всегда надо, но только, — Ягода со значением поднял большой палец, — до принятия решения.

— Я клянусь в своей преданности, Генрих Гершенович.

— Довольно, — грубо прервал его Ягода, сдвинув брови. — Не следует серьёзные чувства превращать в дешёвые мелодрамы. Я вас услышал. А это ко многому обязывает. Надеюсь, вы понимаете?

— Так точно.

— И вот без этих "есть, так точно" впредь обойдёмся, — поморщился Ягода. — Не люблю солдатского жаргона.

Смутившись, Буланов опустил голову.

— А теперь давайте перейдём к нашему делу.

— Да-да, конечно, — вытянув шею, Буланов старался завладеть глазами Ягоды.

— Обмозгуем ситуацию ещё раз в спокойной обстановке. — Генрих вернулся к своему креслу, отставил пустую чашку, закурил и, закинув ногу на ногу, откинулся на спинку. — Так что вас осенило в автомобиле?

— Я почувствовал ещё там!.. — подхватил, словно ждал этого вопроса, Буланов. — Меня прямо осенило!.. Теперь я начинаю догадываться, почему вас до сих пор никто не разыскивал по телефону.

— Разгадывать загадки не в моём вкусе, я же предупреждал.

— Виноват. Я, пожалуй, начну с Сакуры…

— С кого?

— С Сакурова Артура Аркадьевича, сотрудника особо секретного отдела. У нас он недавно. Переведён, а вернее, откомандирован из Иностранного отдела. Нелегально работал в Маньчжурии, возглавляя разведгруппу "Самурай", где и получил эту агентурную кличку за знание японского языка и совершенное владение искусством восточных единоборств с любым видом оружия.

— Это тот самый молодчик, искалечивший сослуживца?

— Он самый.

— Из бывших циркачей, колесивших в поисках приключений по белому свету? Отечественный Гарри Гудини? [97] Ты мне не сказки плетёшь?

— Революция взорвала сознание и не таких, Генрих Гершенович, вывернула Россию наизнанку. И не одних мерзавцев наживы ради прельстили наши ряды.

— Ну-ну… Давайте-ка без лозунгов.

— Есть и похлеще ребята. Но в рукопашной схватке Самурай равных не знает. И стреляет по-снайперски с обеих рук. У него даже психология на этот счёт своя, он, конечно, особенно не придерживается, устарели некоторые средневековые учения Бусидо [98] , но благородство, славное кредо самурая, чтит, за что и пострадал серьёзно в Монголии.

97

Гарри Гудини (1874–1926) — американский иллюзионист, прославившийся сложными трюками с побегами из тюрем и освобождениями из наручников: в 1903 г. был сброшен с моста в Темзу закованным в кандалы и с 30-килограммовым шаром, но всплыл живым, самоосвобождался из камеры смертников в Бутырской тюрьме в 1908 г. и в Петропавловской крепости.

98

Бусидо, путь воина — кодекс самурая, свод правил, норм поведения истинного воина в бою, в обществе и наедине с собой; воинская философия и мораль, уходящая корнями в глубокую японскую древность, сформировалась в XVI–XVII вв.