Океан веры. Рассказы о жизни с Богом
Шрифт:
— Что ты грустишь, — сказал Девочке Христос, — эти дни уже как рыбы, ушли-уплыли, что их руками ловить, если сами в руки не идут. А ты сама иди, не смотри, какое горе вслед за тобою. Может быть, и спасешься.
А где же Христос? Девочка встала и посмотрела вокруг. А Христос оказалось — рядом, вот Он
Сделала Девочка шаг и закричала от боли. Идти она не смогла бы, даже если ее побили. И с ногами стало что-то такое страшное: их разнесло, они стали похожи на два длинных мешка и тянули, страшно тянули в землю. Девочка посмотрела еще раз — и увидела, что ей уже не пятьдесят, а семьдесят,
— Ну что ты стоишь, идем! — позвал Девочку Христос. — Что ты смотришь на то, чего нет, да и не было никогда.
— Было, было, было! — закричала Девочка. — Мама с папой — были, Юра, который головкой убился, тоже был. Муж был, дети были, духовный отец был, монастырь был.
— Видишь, вот и вся жизнь твоя как на ладони. Будто и не было ее. Будто сон. А теперь — пробуждение.
Девочка подняла лицо — серо-коричневое, сморщенное — и вдруг увидела Юру, который нес ей светлую-светлую одежду. А одежда эта была как новое тело. Мягкая, и сама одевалась. Юра встал рядом с Девочкой, поднес ей эту одежду. Миг — и Девочке снова стало шесть лет.
Сидит она на опушке своего лесопарка, засмотревшись на пестрого скворца. Эти скворцы по множестве прилетают с берегов Марокко. Они целыми пестрыми стаями пасутся на лужайках и сидят в кронах, как воробьи в мороз. Солнце заходит, уже веет сырой прохладой. Пахнет розовым и белым клевером, и немного — полевой фиалкой.
А где же Христос? Девочка встала и посмотрела вокруг. А Христос оказалось — рядом, вот Он.
— Да что ж я Тебя всегда из виду теряю!
Потянулась, протянула руки… А Он снова скрылся — пошел, наверно, к кому-то. Как когда-то к ней.
И тут:
— Доченька, доченька! Ужинать…
Грибной суп. Или бульон с яичком. Завтра Женечка в гости придет, это сын маминой подруги. То есть, тетя Таня в гости к маме придет и Женю с собою приведет. А Женя постарше, в школу уже ходит…
Только вдруг в одно мгновение снова отразились в зрачке девочки и больница, и город священников, и ее заношенная монастырская одежда.
— Страшно, Господи, жить… Если не Ты.
И вдруг стало грустно-грустно. Бежит Девочка на мамин зов, а сама думает:
— Ну подожди Ты, что Ты так быстро…
Парковый ангел
Сказка
Он не был трогательной старой скульптурой, одинаково снисходительно принимающей и мороз, и жару, и дождь. Он не был иконой в новенькой или старинной часовне. Он не был тихим видением покоя и тишины, принявшим облик человека. Он действительно охранял этот старый парк, неуклонно уменьшавшийся от наступающих на него стен города. Он действительно был Ангелом. Ему самому было удивительно, как это он — сторож и охранник этого парка. Человек-Сторож давно скончался, хотя Ангел и помнил его. Покойный сторож был задумчивым полуслепым стариком, который в минуты вдохновения видел так ясно, как может видеть только птица. У Бога нет мертвых, и Ангел иногда обращался к Сторожу. Порой их беседа была долгой. Не было событий в рассказах Сторожа, о которых бы Ангел не знал. Но рассказы Сторожа привлекали его: столько в них было любви и внимательности, как будто Сторож сам создал этот парк. Так отчасти и было.
Ангел не знал, сколько ему лет, не знал, как его зовут и во что он одет. Ему было известно, что он носит рассвет, как носят плащи. Утро начиналось в разное время, каждый день. Потому что все дни — разной длины. Ангел, окутанный рассветным туманом, выходил к Престолу и совершал утреннюю молитву. Сколько времени длилась эта молитва и какие в ней были слова, сказать невозможно, но птицам очень нравилось. И в любую погоду их щебет сопровождал эту службу Ангела. Затем Ангел брал небесную метлу и шел подметать дорожки. Часто на этих дорожках одиноко лежала сплющенная пивная банка. Или пакет. Тогда Ангел шел к дворнику и напоминал о неубранном мусоре. Иногда дворник спал, приходилось его будить. Дворник, конечно, не очень понимал, кто и зачем его разбудил, но про мусор понимал очень хорошо. Недовольный скорым пробуждением и прохладой, он все же брался за свои инструменты и, не ведая того, помогал Ангелу. Затем Ангел брал часть от облака и протирал листья. Это было долгое занятие и довольно трудное. Листья постоянно шептались, хватались друг за друга, смеялись или плакали. У листвы каждого вида дерева был свой характер. Листья Лип, как и сами Липы, были задумчивы и сентиментальны. Хотя в поведении чувствовалась строгость, даже чопорность. Самые дружные листья были у невысоких крепеньких старых Вязов. Они располагались на ветке так, чтобы прикрывать друг друга от непогоды. Летом под ветвями Вязов можно было прятаться от дождя — так плотно сидели листья на ветке.
Листва Берез была самой веселой и нежной. В мае и начале июня она светилась как множество зеленых огоньков, хотя нежные красноватые ветви желали скрыть их. Березы вообще отличались молчаливостью и покорностью. Однако у этих тихонь оказался очень переменчивый характер. Ангелу часто приходилось расчесывать их спутанные от сонных грез пряди.
Хвойных растений в парке было много: Кипарисы, Можжевельники и Голубые Ели. Голубых Елей было пять. Все они росли у входа в оранжерею парка, были плотными, ухоженными и довольно надменными. Их окружали Кусты Чубушника, чье частое перешептывание Ели принимали за восхищение своей красотой. Эти Ели формировали общественное мнение растений парка, по крайней мере, они так считали. Особенно много хлопот было у Ангела с Гортензиями. Это были крайне своенравные цветы. А кроме того — крупные. Им невозможно было что-либо объяснить. Что, например, надо подождать подвоза нового грунта. Или что неделя выдалась засушливая, и у Ангела не хватает на всех воды. Что иногда приходится отказывать себе в чем-то ради того, чтобы помочь другому. Ангел, конечно, мог обратиться к Силам и Господствам с просьбой о дополнительном дожде для парка, но не считал это нужным.
— Представить только, — говорил Ангел Гортензиям, — что надо всем городом ясное жаркое небо, и только над нами — дождевая туча, из которой льется приятный дождик.
— Конечно, — отвечали Гортензии, — мы же так хороши, что достойны круглый год теплой и ровной погоды. Неужели наша красота никому не нужна? Или нужна только пару месяцев в году? Это несправедливо. Мы достойны восхищения, и мы его получим. Мы созданы для того, чтобы быть самыми красивыми цветами.
Ангел охранял этот старый парк, неуклонно уменьшавшийся от наступающих на него стен города
Управой на Гортензий был только рыжий парковый Кот, которого их аромат ужасно раздражал. Кот забирался в самую гущу кустов, ловкими ударами лап раскидывал стебли в разные стороны и, насладившись разбоем, уходил. Ангел не раз пытался вразумить Кота, но не получалось.
Кот был тоже своенравным и очень беспокойным созданием.
Березы вообще отличались молчаливостью и покорностью. Однако у этих тихонь оказался очень переменчивый характер. Ангелу часто приходилось расчесывать их спутанные от сонных грез пряди
Растений в парке было множество. Однако в сказке участвовали отнюдь не все, многие были просто зрителями и слушателями, но это так важно — быть свидетелем сказки! Потом, сказка — не всегда выдумка.
В дальнем углу парка, похожем на крохотный заброшенный луг, рос Дикий Мак. Это растение было причиной сильнейших волнений Ангела. Если бы у Ангела было человеческое сердце, оно бы замирало при приближении к цветущему Маку. Иногда Ангелу казалось, что если и есть у него сердце, то оно — совершенно как этот цветок. Большую часть года Мак спал — длинный тонкий стебелек, едва подававший признаки жизни. Но в начале лета его шелковый огонек возгорался и оттого во всем парке появлялись слабый разлитый красный свет и особенная нежная тревога. Мак сиял всего несколько дней, затем огонек внезапно исчезал, а вместо него показывалась малоприятного вида зеленая голова, которая потом высыхала, твердела и траурно позвякивала. Ангел никогда не мог застать момент, когда Мак расцветал, и другой момент, когда начинали осыпаться его лепестки. Мак был очень молчаливым цветком, и только лепетал, завидев Ангела: