Океан
Шрифт:
– Ну и погодку выбрал для прогулки.
– Не бурчи, где водка продается?
– Ты что её на улице пить собрался?
– А ты думал, я тебя в ресторан поведу?
– Ладно, алкоголик, пошли. Тянет тебя на экзотику
Они шагали по пустынному скверу. Коренастый крепыш и худощавый доходяга.
– Ой, не кутайся ты, как на лютом морозе, – басил здоровяк.
– А ты вечно без шапки, смотреть холодно. Да и ветер противный.
– Сам ты противный, – делали они друг другу комплименты.
– Вот магазин, а потом куда?
– А куда глаза глядят.
Столь своеобразное времяпровождение всё же прибавляло им настроения.
– Слухай сюда, – икнул Вяземский, ставя на очередную лавочку бутылку, – где мы есть?
– Идём, идём…
Жизнь уже переполнена эмоциями, кого из породы людей в таком состоянии бросало в поэзию, кого в драку, а Вяземского в душещипательные беседы. Мрачное, ещё более суровое лицо Чеснокова, вовсе не указывало на плохое расположение духа полковника, это было его нормальное выражение лица. Он мог в таком состоянии неистово рассмеяться дьявольским басом, а потом резко оборвать смех и снова сделаться суровым.
– Вот бурдюк! – отзывался Вяземский на такие выкидки Чеснокова. – Ты меня перебил, – он придавал колорит своим рассказам жестами рук, вздымая их, то вверх, то вниз как дирижёр, иногда выписывал ими неприличные жесты, сгибая руку в локте. – На чём я остановился?
Образовалась недолгая пауза.
– На чём? Наливай.
– А, будет сделано. Слушай, ты, небось, опять что-нибудь в голове катаешь? Вон смотри, в доме на третьем этаже горит ночник, – он сделал движение ладонью, как будто бы поднимая пушинку к небу, и выдохнул перегар, как бы отправляя пушинку в указанное им окно. – Смотри, видел, штора шевельнулась.
– Ага, от твоего алкоголя.
– Не опошляй. Представляешь девушку, похожую на ангела, с блестящими карими глазами и распалённым лицом, и она целует своего любимого. Ах,… – и в воздух из лёгких снова вырвалась доза восхищения наполовину с парами этилового спирта. – Я поневоле вспоминаю молодость… Любовь… которая выгоняла меня на улицу в весенние ливни, в трескучие морозы и заставляла идти к ней, к ней на встречу. – И он протянул руку вперёд, как бы показывая, где были эти встречи.
– Зато сейчас на улицу тапкам не выгонишь, – как бы вернул на землю вознёсшегося Вяземского Чесноков с невозмутимой миной на лице.
– Ладно, пойдем еще пройдемся.
– А! – махнул на него рукой Вяземский и залпом выпил содержимое пластмассового стакана. – Что ты понимаешь…
Лена.
В свете ночника её лицо было прекрасно, меняющаяся картинка в телевизоре отражалась переливающимися огоньками в её глазах, она прильнула ухом к его груди, прижав свой кулачок к горячим губам.
– О чём ты думаешь?
– О счастье. Может ли оно длиться вечно, и нужна ли я тебе? Ведь ты умный, красивый, обаятельный, у тебя может быть таких как я тысячи. А я…
– Ты самая прекрасная.
– И долго я буду для тебя прекрасной?
– Хотелось бы, чтобы всегда.
Он закурил, стряхивая пепел в пустую жестяную банку из-под сока.
– Нет, ты не такая как все. В тебе нет жеманного, манерного, наигранного, лживого. И ты представляешь, я уже давно не встречал девушек, которые хотя бы не курят и которых воротит от спиртного.
– Откуда ты знаешь, может, я притворяюсь? А то, что у меня в доме нет пепельницы и пустых бутылок из-под пива, еще ни о чём не говорит.
Он засмеялся и поцеловал её в затылок.
– Не забывай, кем я работаю.
– Ты никогда не спрашивал о тех, что были до тебя. Может тебе это безразлично, потому, что ты не воспринимаешь меня всерьёз?
– Зачем спрашивать? Чтобы услышать, что я у тебя второй, а первый тебя обманул или того хуже – умер? И давай забудем об этом и переменим тему.
– А что будет, когда подойдет время уезжать?
– А может быть, я никогда отсюда не уеду, – улыбнулся он.
Прогулялись.
– А…
– Б… Опять о чём-то задумался? О чём ты думаешь?
– Да так, интересно, когда мы отсюда уедем?
– Уедем? А ты знаешь куда мы пришли? Театральная. Меня Колобов просветил. Видишь тех красивых девушек на остановке. Вот у них профессия не менее, если не куда более древняя, чем наша.
– Ха… И что?
– Да так. Я говорю – лавочки здесь только на остановке.
– Эх, полковник, попадём с тобой.
И они побрели через дорогу и, не найдя ничего лучше, пристроились на подножье ступенек, поднимающихся вверх.
– О чём опять думаешь, угрюмый ты наш? Ты своим видом наводишь страх на местные правоохранительные органы, подчинённые боятся икнуть в твою сторону.
– А что я должен с ними любезничать? Боятся они. Пускай бояться делать ошибки, а не меня. Ты никогда не задумывался над тем, как страшно попасть под наш пресс, что страшнее ментовского беспредела ничего нет? После взрыва был объявлен план «перехват», были задержаны около десятка «подозрительных лиц», как ни странно, кавказцы. И до нашего приезда около суток их прессовали в разных отделениях, известен такой факт? Так было и в Москве и в других городах. Недавно под ориентировку попала «ауди-100». Ох уж бедный её хозяин и натерпелся, его чуть ли не пытать хотели, это тебе как? Что я должен им улыбаться?
– Вот за это у тебя столько врагов в нашем ведомстве. Хорошо, что хоть Архипов человек нормальный, а то бы сожрали тебя бумагомараки, и боевые награды не помогли бы, – Вяземский закурил, выбрасывая клубы дыма на усы. – Я тебя понимаю, Володь, когда я молодым лейтенантом на оперативную работу пришёл, жизнь была другая. Мне казалось, что я, прошедший Афганистан парень, много видел и знаю о жизни много… Жизнь была другая, не было такой власти денег, по крайней мере, в массах.
– Кстати, насчет денег. У меня назревает необходимость наслать проверок на финансово-экономическую деятельность МВД г. Липецка.