Океания. Остров бездельников

Рэндалл Уилл

— Ням–ням–ням! — соглашаюсь я.

У самых его ног, на золотистой полоске, разделяющей зелень леса и синеву моря, расположена пригоршня ничем не примечательных хижин, отбрасывающих свои жалкие тени между растущими вдоль берега пальмами; зато сама водная гладь прямо–таки кипит от оживленной деятельности. Вход в мелкий залив перегорожен каноэ, стоящими в ряд друг за другом, и мужчины всех возрастов молотят веслами по воде, так что даже шум нашего мотора не заглушает звуков глухих ударов.

Потом внезапно один из мужчин вскакивает и, балансируя в каноэ, всматривается в чье–то передвижение

под водой. Затем он отводит руку далеко назад и, издав сдавленный вопль, с кровожадным видом бросает в море копье. Оно явно попадает в цель, так как, вместо того чтобы утонуть, древко начинает бешено дергаться из стороны в сторону. Оно ударяется о борта каноэ и грозит размозжить голову напарнику охотника, пока тот пытается его захватить.

Следуя его примеру, остальные тоже вскакивают и принимаются с криками швырять свои копья, пока в бурлящей пене не оказывается около сорока мечущихся деревянных рукояток. Оставшись без оружия, многие бросаются в воду и начинают сражаться с невидимыми противниками, а пустые каноэ расплываются в разные стороны, разрушая плотное кольцо, мешавшее жертвам скрыться в открытом море. Теперь видно, чем вызван весь этот переполох.

Когда мы подходим ближе к берегу, из вспененного, окрашенного кровью залива выходит дородный мужчина в обнимку с дельфином. Парочка исполняет несколько па чарльстона на песке, а потом охотник теряет равновесие и падает на свою добычу, из которой фонтаном поднимается густая струя крови. Она образует на песке целую лужицу, однако быстро просачивается внутрь, оставляя на песчинках лишь темное пятно, вокруг которого, возбужденно жужжа, тут же начинают скапливаться мухи.

Ничуть не смущенный своей неуклюжестью, двуногий танцор снова бросается к воде, оставив умирающее существо на берегу в окружении целой компании ребятишек, которые принимаются рассматривать дельфина, рассевшись вокруг него на корточках. По мере того как сердце у него все больше замедляет скорость своих сокращений, потоки крови слабеют, а обычно гладкая светло–серая кожа тускнеет и темнеет.

Мы обходим сцену побоища и причаливаем к песчаному берегу. Мои спутники выскакивают из лодки и бросаются к охотникам, и я следую за ними на подгибающихся ногах. Весь берег уже выглядит как чудовищная бойня: женщины, мужчины и дети разделывают тела животных, руки у них по локоть в крови, на песке остаются кровавые отпечатки от ног. Чувствуя, как во рту у меня собирается соленая слюна, я отворачиваюсь и вижу женщину, которая, радостно улыбаясь, вытаскивает зубы из отрезанной головы дельфина, лежащей прямо у нее на коленях. Изъяв очередной, она бросает его в металлическую тарелку, стоящую рядом.

Пытаясь справиться с восстающими чувствами и внутренностями, я возвращаюсь к каноэ и сажусь в тень лодки, жадно хватая ртом морской воздух. По крайней мере я не первый белый, чувства которого оскорблены варварством туземцев. Крузо тоже был потрясен, столкнувшись с частично съеденными человеческими останками: «Я невольно отвернулся при виде этого чудовищного зрелища; внутри у меня все сжалось, и я чуть не лишился сознания, когда природа опорожнила мой желудок; и лишь после обильной рвоты ощутил некоторое облегчение».

И даже несгибаемый Гримбл пережил нечто сходное, когда гигантский осьминог вцепился ему в физиономию, что, как выяснилось, происходит довольно часто. Он «поспешно бросился за причал», и его вытошнило. И теперь, сидя в тени каноэ, я чувствую, что мне так же придется последовать примеру этих достойных джентльменов.

— Счур хорошие зубы, — лучится улыбкой Стэнли, когда все возвращаются.

Я уже видел маленькие острые окровавленные осколки, и особого восторга они у меня не вызвали, сообщаю я.

— Не есть, ты… нет! — Стэнли отчаянно трясет головой, точно так же делали мои ученики, когда я не понимал смысла «круто».

Он объясняет, что в соответствии с обычаями Соломоновых островов юноша может купить себе невесту, расплатившись с ее родителями твердой валютой — не чеками, а «ритуальными» деньгами. На разных островах и в разных деревнях они могли принимать свою форму. Однако зубы дельфина оставались наиболее популярной валютой.

Впрочем, в провинции Малаита предпочитали рассчитываться ракушками. Из тысяч и тысяч крохотных ракушек размером с половину пуговицы, которые когда–то и изготавливались из них, делались связки толщиной в руку и длиной в несколько ярдов. Несколькими такими связками, каждая из которых весит от десяти до пятнадцати фунтов, украшают невесту во время свадьбы. Когда замуж выходила младшая сестра Смол Тома Рут, по дороге в церковь ее поддерживали две подруги, а после церемонии, которую она провела сидя на полу, жених был вынужден выносить ее на руках.

У дам провинции Темоту гораздо большей популярностью пользовалась намного более легкая валюта в виде красных перьев. Длинные гирлянды перьев, добываемых из редкой птицы, пурпурной медовушки, переплетались, скреплялись и использовались для выкупа невесты. Радует лишь то, что медовушка при этом не страдала — ее ловили в силки, ощипывали и выпускали, и если она и оказывалась несколько лысоватой, то по крайней мере оставалась живой. Может, и с дельфинами следовало поступать так же? Просто выбивать пару зубов и выпускать на волю. Но вряд ли это было возможно.

Я чешу лоб, изуродованный после бомбардировки, которой подвергся ночью, и пытаюсь натянуть на него шляпу; теперь мне кажется, что если не малярия, то уж солнечный удар мне точно обеспечен. Пока я размышляю об этом, Кисточка резким свистом пытается привлечь внимание какой–то девушки, которая сгибается под весом огромного куска сочащегося мяса. Может, она знает, где живет Вуни? Она что–то невнятно произносит, кивает головой и удаляется вдоль берега. Мы все поворачиваемся к холму и смотрим на голиафа, который теперь, будучи освещенным сзади, выглядит еще свирепее, чем прежде.

— Ну, все готовы? Тогда пойдем, — говорю я, стараясь продемонстрировать абсолютную уверенность.

Стэнли и Смол Смол Том рисуют пальцами ног кресты на песке, и мое предложение их явно не увлекает. Мне на помощь приходит врожденный энтузиазм Кисточки.

— Почему бы и нет? — вставая, спрашивает он.

И мы, вздохнув, отправляемся в путь.

— Горный человек счур злобный, — стонет Стэнли, одновременно сжимая кулаки и оскаливая зубы, изображая великана.