Океания. Остров бездельников
Шрифт:
И тут же повсюду между деревьями начинают мелькать человеческие фигуры, которые то появляются, то исчезают. Когда они приближаются, слышится приглушенное улюлюканье охотников за головами. Я стою, повернувшись спиной к святилищу, жалостно натянув шляпу на уши, пока меня не окружают со всех сторон.
Чернокожий, почти полностью обнаженный воин с белой боевой раскраской грубо вытаскивает в центр поляны скулящего старика. Схватив его за волосы, он оттягивает назад голову, обнажает морщинистую шею старика и одним ударом ножа обезглавливает его. Все происходит практически беззвучно — лишь приглушенный всхлип, когда нож вспарывает дыхательное горло, и вздох удивления вырывается из искаженного рта жертвы.
Расписанный воин поднимает голову и издает крик радости, а из джунглей уже доносится торжественный грохот барабанов. Со лба у меня сочится пот, заливая глаза. Я утираю его, и, когда поднимаю глаза, передо мной уже раскачивается отрезанная голова Роберта, истекающая красными чернилами. При этом он умудряется сохранять свой самодовольный чопорный вид.
— Сэр, моя мама хочет знать…
И все начинает вращаться вокруг меня.
— Все хорошо, мистер Уилл? — с заботливой улыбкой интересуется Стэнли.
— Э–э… да, конечно, все прекрасно, спасибо. Все это очень интересно. Да. Потрясающе. Может, пойдем обратно? — добавляю я, направляясь совершенно не в ту сторону.
— Кисточка, а откуда эти… откуда они?
— Малыш говорить мне ты испугаться чуть–чуть!
— Да. Понимаю, ха–ха! Жаль, не сработало, а?
Черепа оказываются останками почитаемых предков, сохраненными для воздания им почестей. И хотя по большей части подобные усыпальницы уже были заменены христианскими погостами, эту оставили в знак почтения к усопшим. Впрочем, вероятно, когда–то черепа валялись в буше повсюду, как кокосовые орехи, поскольку считалось, что если отрезанную у человека голову принести домой, то можно приобрести всю силу убитого. Зачастую головы врагов держались живыми — то есть враг не обезглавливался, а содержался в темнице до тех пор, пока жителям деревни не требовалась дополнительная сила или пока не истощались их запасы продовольствия. Таким образом решалась проблема сохранения свежего мяса в отсутствии холодильников.
Лишь в 1892 году был убит кровожадный вождь племени охотников за головами Ингава, не ленившийся проплыть более сотни миль, чтобы получить товар желаемого качества, а его крепость на берегу лагуны Ровиана, где мы теперь находились, сожгли. Охота за головами и сопутствующий ей каннибализм сдерживались миссионерами и колониальными властями в 1920–х годах, а после Второй мировой войны и вовсе сошли на нет.
Однако Роберт Льюис Стивенсон еще с увлечением рассказывал о «длинной свинье», как каннибалы называли человеческую плоть. Он был потрясен, когда столкнулся с человеком, невозмутимо обгрызавшим жареную руку ребенка — наверное, лучший кусок, — и гадал, чем именно руководствуется принимавший его гостеприимный вождь и добродушная супруга того: «Он неисправимый каннибал. Его любимым лакомством была человеческая рука, о чем он по сей день говорит с отвратительным сладострастием. Прощаясь с миссис Стивенсон, он держал ее за руку, и глаза его наполнились слезами, что произвело на нее сильное впечатление, которое, увы, я не мог с ней разделить…»
Думаю, тут он заблуждался. На фронтисписе моего экземпляра «Южных морей» располагалась фотография доброй миссис Стивенсон, и, несмотря на некоторую нечеткость изображения, я мог с уверенностью утверждать: она не выглядела аппетитно при жизни.
С другой стороны, Р. Л. Стивенсон полагал, что каннибалы руководствуются определенными принципами: «Они не были жестокими; если не считать этого обычая, они исключительно добрые люди; и говоря по справедливости, съедать человека после смерти гораздо достойнее, чем попирать и унижать его во время жизни; и даже к своим жертвам они относились с нежностью, а затем быстро и безболезненно лишали их жизни».
Однако мне недоставало оптимизма для адекватного восприятия подобных вещей, да и Стивенсон, недооцененный за свои просветительские взгляды, «содрогался от ужаса и отвращения при одной мысли» об этом. И когда он наткнулся «на три черепа, пять рук, кости трех или четырех ног и обилие других частей тела», то принял кардинальное решение расстреливать любого, заподозренного в каннибализме. В конце концов он имел дело всего лишь с «бедными невежественными тварями».
На обратном пути к нашему каноэ я взвешиваю все «за» и «против» подобного решения и уповаю на то, что мне не представится случая самому решать эту нравственную дилемму. Естественно, мы обнаруживаем, что мотор в очередной раз сломался и отказывается заводиться, несмотря на все усилия Кисточки, хотя тот и обращается с ним не слишком деликатно. Если не считать жужжания трансмиссии и периодического чихания, двигатель не проявляет никакого желания выполнять предписанные ему функции. Исчезнувший ненадолго Смол Смол Том возвращается со связкой бананов и зрелыми плодами папайи. Мы садимся на ствол стелющейся над водой пальмы и, болтая ногами, поедаем фрукты, пока Кисточка время от времени дергает за веревку, пытаясь завести двигатель. Он по пояс стоит в воде и истекает потом. Когда тот уже начинает затекать в глаза, Кисточка просто погружается с головой в воду, а затем, всплыв, встряхивает головой и вновь принимается за дело.
— Никаких проблем, — смеется Кисточка, и Стэнли хихикает ему в ответ.
Смол Смол Том, ощущая комичность момента, также присоединяется к общему веселью. И лишь я не могу понять, как это им удается сохранять беззаботность: нам пора ехать дальше, у нас серьезное дело, а мы еще так далеки от цели.
И все же нельзя отрицать, что одним из главных развлечений на Соломоновых островах было морское путешествие. И ни одно путешествие не обходилось без происшествий — мелких или поистине губительных. Как ни парадоксально, виной тому оказалось изобретение навесного мотора. Образ дешевого, простого и быстрого вида транспорта — один рывок стартера, и вы несетесь по волнам: брызги в лицо, солнце в спину, ветер раздувает волосы, — к несчастью, ограничивался страницами рекламных брошюр. В действительности приходилось часами возиться с двигателем, а потом держать зубами и руками его разваливающиеся части, чтобы они не затонули в чистом море. Думаю, потребовался не один месяц кропотливой работы в исследовательских лабораториях всего мира, чтобы изобрести такой двигатель, который прекрасно работает на берегу и тут же отказывает, как только за бортом исчезает береговая линия или погода стремительно портится.
Я бы чувствовал себя спокойнее, если бы за нами шел корабль сопровождения с запчастями и квалифицированными механиками. Однако в стране, где отвертка считалась предметом роскоши, а подходящий гаечный ключ слыл такой же редкостью, как утренний заморозок, нам оставалось только сидеть и болтать ногами. Делать знаки проплывавшим мимо лодкам тоже не имело смысла, поскольку размахивание рук вызывало лишь сочувственные улыбки и ответные приветствия.
И если разнообразные дребезжания, скрежет и зловещие затишья составляли звуковую дорожку к моим ночным кошмарам, то основным топливом для них являлся бензин. Он был дорогим, и его постоянно не хватало — то полгаллона сопрут там, то полгаллона прольется здесь. К тому же он обладал поразительной способностью смешиваться с морской водой, которая таинственным образом просачивалась сквозь днище любой цистерны.
Однако в плавание никто не пускался в одиночку. Мне еще ни разу не доводилось плыть в каноэ — а так назывались все лодки вне зависимости от их размеров и конструкции, — которое не было бы перегруженным. Поэтому наше плавание считалось исключительно комфортабельным.
Все знали, когда женщины возвращаются из Мунды, где они продавали ямс и маниоку, поскольку в одну лодку требовалось уместить до двадцати пяти человек плюс детей разных возрастов, горы ананасов, связки бананов и мешки с рисом. Как–то Кисточке, являвшемуся официальным перевозчиком, чуть было не пришлось поневоле стать первоиспытателем в области вождения каноэ под водой: борта лодки опустились вровень с ней, но подвесной мотор при этом продолжал прекрасно работать. Груз вплавь отправился обратно на рынок, и, если не считать пары мешков намокшего риса, все остальные остались целы.
Я лишь изредка вспоминал о надувном спасательном жилете, подаренном мне в Англии. Поэтому, когда мотор глох, или заканчивался бензин, или волны, подгоняемые зловещими дождевыми тучами, начинали громыхать о борт, я зачастую задумывался, сколько мне еще осталось.
Мотор продолжал упорствовать. И по прошествии некоторого времени я тоже попытался найти смешную сторону в нашем положении, и в тот момент, когда я уже окончательно отчаялся сделать это, мотор чихнул, астматически откашлялся и заработал.