Океания. Остров бездельников
Шрифт:
Однако что–то идет не так. Для того чтобы причалить и не сесть на мель, судно должно пройти по узкому каналу, обозначенному белыми шестами, воткнутыми в риф. Однако оно почему–то разворачивается носом к следующему мысу, словно намереваясь обойти остров. Мы замираем в нерешительности, уповая на то, что капитан одумается. Однако он и не думает поворачивать.
И мы быстро запрыгиваем в каноэ. Я так спешу, что умудряюсь поскользнуться на пластике и плашмя падаю на дно лодки, а Луки лихорадочно пытается завести мотор. Он берется за дело с таким энтузиазмом
— Ну давай, Смол Том, вдруг нам удастся завести этот мотор.
Однако обычно невозмутимый Смол Том смотрит на меня с каким–то туманным видом.
К несчастью, веревка, которую Луки продолжает сжимать в руках, оказывается слишком короткой, чтобы ее можно было использовать. Смол Том сходит на берег и через некоторое время возвращается с куском лианы.
— Думаешь, получится? — спрашиваю я. Лиана выглядит слишком хилой и тонкой, чтобы из нее мог выйти какой–нибудь толк.
— Не волнуй–волнуйся, — отвечает Смол Том, зевая.
Он снимает с мотора крышку и обматывает лиану вокруг его верхней части. Интересующее нас судно уже исчезло за мысом. Смол Том обматывает другой конец лианы вокруг запястья и несколько раз дергает. Лиана рвется, но лишь после того, как мотор чихает и начинает тарахтеть. Смол Том крутит рычаг управления, и мы отплываем от причала. Потом он разворачивает длинное каноэ, и мы устремляемся за «Маоаоа». Каботажное судно движется гораздо медленнее, чем мы, и вскоре впереди возникает его туманный абрис, напоминающий мираж.
Когда мы обходим маркерный шест, поднимается ветер, и волны начинают бить нам в борт, поднимая тысячи брызг. Уже через несколько минут мы оказываемся вымокшими до нитки, однако расстояние между нами и судном начинает сокращаться. Я снова различаю цвет корпуса и черные хлопья дизельного дыма, вылетающие из ржавой трубы. Мы даже видим фигуры людей, стоящих на палубе.
А затем, естественно, двигатель заедает, и лодка резко сбавляет скорость. Я обеспокоенно оглядываюсь. Мотор пропускает еще один такт. Смол Том наклоняется и сжимает резиновую грушу топливного насоса. Лодка делает скачок вперед, и Смол Том, выпрямившись, удовлетворенно улыбается.
— Думаю, мало бензина! — заявляет он, жизнерадостно помахивая оранжевой канистрой. И все разражаются смехом.
К счастью, от «Маоаоа» нас отделяет уже всего несколько сотен ярдов, Смол Том выжимает последние капли топлива, и мы оказываемся в попутной струе сухогруза. Когда мы обходим судно, Луки хватается за край бортового иллюминатора, и свесившиеся сверху чернокожие матросы смотрят на нас с явным изумлением.
«Что надо этим болванам?» — написано на их лицах.
Однако мне уже все равно. Мы мокрые насквозь, и бензина у нас почти не осталось. Каноэ начинает угрожающе биться о борт более крупного судна, и меня охватывает чувство позорной тошноты.
К экипажу присоединяется еще один человек в черной фуражке с вышитым золотым якорем посередине, который тоже перевешивается через борт и начинает с интересом нас рассматривать.
Он что–то кричит, но ветер относит звук его голоса, чему я несказанно рад, так как, судя по его лицу, он пользуется не самыми изысканными выражениями. Я приподнимаюсь и цепляюсь за борт. И Смол Том, сидящий у мотора, который окончательно глохнет, вероятно, удостоверившись в том, что мы достигли своей цели, хлопает меня по колену.
— Иди. Наверх, — кричит он.
— Как? — откликаюсь я, склонив голову к подмышке.
И в этот момент, словно отвечая на мой вопрос, сверху спускается веревочная лестница. Я хватаюсь за веревки и медленно и неуклюже поднимаюсь на палубу. Две пары рук протягиваются ко мне, чтобы перетащить меня через деревянное ограждение, и я смущенно улыбаюсь. Смотрю вниз и вижу, как довольный Смол Том демонстрирует мне большие пальцы рук и, прихватив канистру, начинает карабкаться вслед за мной.
— Ну и что вы смотрим? — с изумленным видом спрашивает шкипер.
— Я просто хотел узнать, не вы ли везете корм для моих цыплят. Вы имеете ням–ням кокорако, который мой?
— А какой имя твой? — дернув подбородком, осведомляется шкипер.
— Уилл, Уилл Рэндалл из Мендали.
Один из членов экипажа исчезает в трюме. Через несколько минут оттуда появляется мешок, за которым немедленно следуют остальные, передаваемые из рук в руки всеми членами экипажа к планширу. Когда мне вручают первый, я чуть не падаю вместе с ним за борт и в последний момент вцепляюсь в поручень, так что мешок остается болтаться снаружи, перевешивая меня. Но Луки уже протягивает руки.
— Давай бросай!
Он призывно сгибает пальцы, и я отпускаю мешок. Луки с легкостью ловит его и ставит на дно. Слегка раздосадованный этим обстоятельством, я выхожу из цепочки, передающей мешки, и делаю вид, что мне в туфлю попала канцелярская кнопка. Затем оглядываюсь в поисках исчезнувшего Смол Тома и вижу, как он появляется из–за рубки, вероятно, с полной канистрой. Он пожимает руку матросу в рваном комбинезоне, испачканном маслом.
— Отлично, Том. Ты где это добыл?
— Там, у человека, — он указывает на корму. — Он ванток, который мой.
Похоже, в этой крохотной стране все безошибочно знают, кому что принадлежит.
Мы спускаемся по лестнице обратно в каноэ — сначала Смол Том, а затем я преодолеваем этот короткий, но опасный путь. Добравшись до последней ступеньки, я оборачиваюсь, чтобы спрыгнуть в лодку, поскальзываюсь и, потеряв опору, плашмя падаю вниз, оказываясь на мешках с кормом под изумленные восклицания команды, наблюдающей за мной сверху. По дороге умудряюсь раскроить себе голень о деревянный борт каноэ, и когда хватаюсь за ногу, то вижу порез дюйма в три длиной, края которого расходятся в стороны как у переваренной франкфуртской сосиски. Кровь из него хлещет фонтаном. Я не кричу и меня не начинает тошнить за борт, хотя именно этого мне хочется больше всего.