Оккупация
Шрифт:
– Короче?
– Нет, – сказал я.
– Почему?
– А знаете…
– Знаю!
…
– Знаю, как ты «Кристалл» крышуешь, как ты у дяди Вовы решалой. Не стремно?
Я посмотрел на своего наставника – зло посмотрел.
– А вам? Своих щемить – как?
– Ты мне не свой!
…
– Ты продаешься за деньги. Мне хочется только надеяться на то, что ты просто оступился, а не пошел по наклонной. И это – твой шанс. Снова стать своим. Не только для меня – для нас для всех. Как в штрафбате.
– Или что?
Молчание было ответом. Я уже понимал, что это не УСБ и живым мне отсюда не выйти.
– Я знаю все – но я даю шанс. Сделаем дело – уедешь из страны. И даже то, что ты насшибал, бери с собой.
– Куда?
– Что – куда?
– Ехать-то куда?
– А ты что – не думал, когда крышевал?
– Нет.
Я и в самом деле не думал. Как выбраться из страны – знал, а дальше…
Бояркин… думаю, он тоже понял, что я думаю сейчас про это про все. Как знал он и то, что меня не сломать. Именно потому, что у меня позвоночник гибкий. Я буду гнуться – но не сломаюсь. Нет.
– Речь не о твоих делах, – сказал он, – хотя я… ладно, проехали. Речь – о стране. Вот ты никогда не задумывался о том, что вот, есть огороженная территория, где мы живем. Как хотим, так и живем. И сами устанавливаем правила. И чтобы жить, чтобы жрать, в конце концов – хватает всем… уже тридцать лет почти жрем – а все хватает. А вот упустим страну – и придут сюда те, кто нашим детям ничего не оставит. Будем, как в Ираке, дикарями на побегушках у белых господ. Нет, оружие нам оставят. И флаг. Но стрелять мы будем ровно в ту сторону, которую хозяева покажут. И торговать будем ровно на тех условиях, которые хозяева назовут. И долю будем засылать такую, какую скажут. Придут американцы, настроят тут магазинов, ферм, введут свои правила. А нашим детям ларька тут не останется.
…
– Хватит уже жрать. Кто-то должен и готовить.
Я невесело усмехнулся.
– Повар из меня плохой.
– Нормальный из тебя повар. Просто ты цель в жизни потерял. Не хватило тебя… но это бывает. Главное не то, сколько раз ты упал, главное – сколько раз поднялся. Понял?
…
– Короче, так. Сейчас подписываешь соглашение о сотрудничестве. И на камеру признаешься, откуда деньги на джип и квартиру. Это наш залог.
Я скептически усмехнулся.
– Смешного тут ничего нет. Мы многое знаем. От тебя даже говорить не требуется, просто мы зачитаем на камеру то, что мы знаем, а ты подтвердишь, что это так и есть. После чего отправляешься домой, будем готовить твое внедрение. Тебе сообщим, от начальства тоже прикроем – официально тебя переводят в НИИ МВД. Но заниматься ты будешь, понятно, другими вещами.
НИИ МВД – я усмехнулся. Срочный перевод в НИИ МВД – типа поделиться практическим опытом – для понимающего человека мог означать только одно: шкура задымилась, пахнет паленым. В институт убегали, когда плотно садились на хвост. Вершигорский, узнав, обделается – ведь если вышли на меня, то выйдут и на него. И начнут задавать вопросы – а почему доча на «Кайене» катается? Бизнесмен… точнее, бизнесвумен в двадцать четыре года…
– Можно вопрос, Денис Владимирович…
– Хоть два.
– РУБОП, я так понимаю, тайно восстановлен.
…
– Или он никогда и не разгонялся? А?
– Умный ты, Саша, – Бояркин тяжело вздохнул, – только почему-то все по-настоящему умные люди в системе нечисты на руку. А чисты – долбодятлы, которым ничего не поручишь. Почему так, а?
– А знаете, как говорится – если ты умный, то почему такой бедный? И не я это придумал, Денис Владимирович. А наша власть, перед которой вы берете под козырек…
Москва…
Город, которого я так и не понял. Город, который не понял меня – и даже не пытался понять. Но это не важно. Он никого не пытается понять. Я мало видел людей, для которых этот город был бы родной. Он чужой для всех.
Может, потому, что он слишком большой. В Москве проживает четырнадцать миллионов человек, вместе с областью – смелые двадцать. Это больше, чем многие постсоветские государства, больше, чем половина европейских стран. За постсоветское время город прирос почти вдвое, большая часть новых москвичей приехала тупо срубить бабла. Для них тоже город чужой.
У меня в Москве была квартира, но небольшая и в «новой Москве», дешевая. Я понимал, что это не тот город, где я хочу встретить старость и смерть. Хотя смерть при моей профессии обычно приходит без приглашения…
И вот вечером в понедельник я открыл дверь в своей квартире. Все было так, как я оставил, – и все было по-другому.
Ни любви, ни тоски, ни жалости…
У меня здесь не было детей. Жены. Семьи. Ничего не было.
Теперь у меня не было и дома, потому что сюда какая-то сука влезла, пока меня не было.
Закрыв дверь, я начал обыскивать прихожую… потом остановился. А на хрена козе баян…
Достал из тайника деньги, сунул в карман. Уходя, закрыл дверь – возможно, сюда не вернусь…
Уже в машине зашел на сайт. Нужный вариант нашелся быстро – однушка, свободна, двадцать – и въезжай. Оплата за месяц вперед…
Проснулся в чужой квартире – но странное дело, спал как убитый. Почему-то именно здесь я чувствовал себя в безопасности.
Было еще темно. С телефона я зашел в Интернет, пошарился по новостным сайтам – ничего. Конечно, у нас сейчас скорее обсуждают, кто с кем спит в эстрадной тусовке, но два десятка трупов в Подмосковье никак бы не прошли мимо первых полос. Бойня почище той, что была в Кущевке. А вот как-то вышло – прошли. Ничего нет.
Вторник. Надо ехать на работу, но перед этим перетереть с дядей Вовой.
Дядя Вова – это Владимир Викторович Паркин, член ЛДПР. Всегда в проходной части списка, официально он… фермер. Фермерское хозяйство у него в самом деле есть и даже работает – хотя он давно в Москве. Как он приклеился к Владимиру Вольфовичу – не знаю. И не спрашивал никогда, лишнее это.
А так ВВ торгует по-крупному. Он одним из первых понял, что за продуктами – будущее, и когда началось импортозамещение, был во всеоружии. Чего он только не поставлял в Москву. Среднеазиатские овощи и фрукты, мясо из Европы через Беларусь, морепродукты. Плюс к этому, конечно же, контрабанда с Украины – водка, сигареты. Причем не только в Россию, но и в Европу. У него были ходы в Прибалтику – а там уже Европа, никакого досмотра. Раньше этим путем алюминий и цветмет гнали, теперь – левые сиги и бухло.