Окно на базар

Никитин Алексей

Потом пришла осень, дожди, и с ними закончилась его командировка. Кузьмин вернулся в институт на штатную должность. Инженер второй категории. Частые перекуры, долгие чаепития, утомительное ожидание конца рабочего дня.

Он больше так не мог. Он уже знал, что значит большая работа, какой она бывает. Он уже распробовал вкус власти. Не мелкой, но настоящей, когда по письму, по звонку, по устному приказу за тысячи километров отправляются составы, поднимаются в воздух борты, перебрасываются сотни людей; когда делаешь дело и видишь его результат. После этого очень нелегко пить целыми днями чай в подсобке. Сидя на приставном стульчике.

Кузьмин месяцами отлеживался в санаториях,

ездил в Чернобыль, старался пореже бывать в институте. Прежде он искал и не находил своего места в системе. Теперь знал, что этого места нет.

Чернобыльские деньги понемногу заканчивались. Как жить дальше - было непонятно.

Потом началась перестройка. У Кузьмина появилась возможность не искать для себя место. Он мог сделать его сам.

Первый договор Кузьмин заключил, когда у его фирмы еще не было печати. Замечательный документ. Иногда, рассказывая о Кузьмине, я ловлю себя на мысли, что не нужно никаких слов, достоверных деталей, воспоминаний, в том числе и этих. Ничего не нужно. Чтобы понять, как он работал, достаточно увидеть два документа. Первый: письмо Позднышева1 Щербине2 , а в нем длинный перечень выполненных Кузьминым решений Правительственной комиссии, и второй: его первый договор с Чернобыльской АЭС имени Ленина на триста тысяч рублей. На подписи директора станции, как и положено, стоит круглая фиолетовая печать, а подпись Кузьмина, у которого еще не было печати, заверена ученым секретарем института. Как будто это справка для ЖЭКа. Или заявление в кассу взаимопомощи.

Аванс, без малого сто тысяч, ему дали под честное слово.

* * *

Лена почти не опоздала. Для женщины полчаса не опоздание. А опоздав, не извинилась. В половине одиннадцатого она появилась у меня в конторе. Наконец-то я мог ее разглядеть. Митька вскоре после свадьбы знакомил нас, но как-то наспех, между делом: "Вот, познакомься... моя жена Елена... Мы соберемся, буквально на следующей неделе..."

Мы так и не собрались. Ни на следующей неделе, ни в следующем месяце.

Она во всем отличалась от Леры. Лера была воплощенным действием, мотором, запущенным раз и на всю жизнь. Острый профиль, жесткие черные волосы, неудержимое "Я хочу". Не знаю, что там у них с Митькой не заладилось. Он не рассказывал, я не спрашивал. Видно, устал он от Леры. Я так думаю. Нельзя всю жизнь ехать вперед на танке, не сворачивая, не останавливаясь. Вот у него и появилась Лена. Тихая заводь. Да, тот самый омут, в котором черти. Полно чертей.

А меня она невзлюбила. Уж не знаю, почему и откуда это пошло, но видно, давно невзлюбила. Понял я это сразу, едва она вошла в контору. Мог бы догадаться и раньше, но телефоны... По телефону никогда не разберешь, что на самом деле хочет сказать человек. Собеседника надо видеть. Надо быть с ним рядом, ловить флюид, чувствовать взгляд. Вот увидел я Лену, и стало ясно, что меня она едва терпит и не поверит мне, что бы я сейчас ни сказал. Зачем, спрашивается, было приходить?

Я усадил ее в кресло для посетителей. Раз уж намечается война, пусть все начнется с привычной диспозиции. В этом кресле всегда сидит враг. У него свои интересы, у меня - свои. Он может стать союзником. Но только после моей победы над ним. Бизнес. Расслабляться нельзя.

И все-таки это было непривычно. И неприятно. Жена моего школьного друга, единственного партнера, Митькина жена сидела в кресле для врагов. Это было не только неприятно, но и неправильно. Но кем мне считать человека, который по каким-то причинам меня не любит и мне не верит?

Мы могли бы с ней работать. Это я понял через два часа, когда свежих мыслей уже не было, а прежние ничего

не дали. Лучше с умным потерять... Пожалуй, самая точная поговорка из встречавшихся мне. Но иногда кажется, я только тем и занимаюсь, что теряю с умными. Пора бы и найти что-то. Пусть с дураком. Где он, этот дурак? Я готов взять его в аренду, я согласен снять его как квартиру в спальном районе. Не подумайте чего дурного. Я устал терять с умными. Мне надоело.

В Барнауле Митьку не видели. Ни киевляне, с которыми он должен был уехать, но не уехал, ни тамошние начальники, к которым он должен был приехать, но не приехал. Скорее всего, в Барнауле он и не появлялся. Значит, Митька уехал в какое-то другое место. Или остался в Киеве. И то и другое казалось странным. Быть не могло ни того, ни другого! Лена думала еще кое о чем. Но говорить об этом пока не хотела. А только укреплялась в желании пойти в милицию. Я это понимал, но ничего не мог ей сказать. Что она воображает? Что она навыдумывала, если такая дичь лезет ей в голову? Неужели Митька ничего ей не рассказывал. Ни о том, как мы когда-то учились в одном классе (за одной партой не сидели, врать не стану), ни о том, как вместе начинали работать?

Мы обзвонили всех друзей, телефоны которых удалось найти или вспомнить. Тут я понял, для чего был ей нужен. Одно дело, приятель, скажем, или партнер ищет загулявшего друга. Другое дело - жена... Лена не хотела быть женой, которая обрывает телефоны знакомых мужа. Не хотела ставить в ложное положение его, не хотела выглядеть дурой сама. Я послушно набирал номера, которые она мне диктовала, и чувствовал, как со звучавшим в ответ очередным "Мы давно уже не виделись. Месяц, не меньше. А что случилось?" леденел ее и без того неласковый взгляд. А желание пойти в милицию становилось прочней и крепче. Я не боялся этого. Не боялся. Но очень не хотел.

– Послушайте, Лена, ведь мы с вами не самые глупые люди в этом городе. Мы сможем найти его. Пусть не его, хотя бы след для начала. Но сможем.

Я напирал на это "мы", чтобы она отвлеклась от своей дурацкой идеи.

– Как же его еще искать?

– Мы поедем к тем, кому не смогли позвонить. У меня нет новых телефонов Слепцова и Садовникова, Скибы, Шеншина, Дурова. Но сидят они там же, где и прежде. Потехину, свинье, я с некоторых пор очень не люблю звонить. Но это не тот случай, чтобы по мелочам считаться. И завтра мы к нему поедем. Он, кстати, недавно сменил офис. Вы ведь со мной?

Она неуверенно кивнула.

Простившись с Леной, я набрал номер Дружинина. Дольше ждать смысла не было. Его молчание меня уже беспокоило. А тут еще Митька пропал. Но номер Дружинина молчал. А мобильный был отключен.

* * *

К Потехину на следующий день мы не поехали. Его секретарь голосом простуженного манекена сказала мне по телефону, что Алексей Антипович вернется из командировки в конце недели. Не раньше.

Узнав, что он уехал, я даже обрадовался. Казалось бы, это Потехину должно быть неловко видеть меня. Уж мне-то стыдиться нечего. Так нет же, я был рад и счастлив, что встреча с ним отложилась на три дня.

Вместо Потехина я предложил ей съездить к Слепцову и Садовникову.

– Митька, конечно, рассказывал вам о них?
– спросил я Лену, чтобы не молчать. Я очень не люблю тяжелого молчания, которое повисает, когда едешь в машине с малознакомым человеком.

– Да, наверное, - неуверенно согласилась она.
– Но я не помню.

– Быть не может, - не поверил я.
– Тогда не откажу себе в этом удовольствии. Мы ведь все на одном курсе учились и помним, и знаем друг о друге вещи, которые давно уже пора забыть. Но забывать жалко.