Окно с видом на площадь
Шрифт:
— Вы действительно присоединитесь к нам? — спросила я. — И не будете очень сердиться на меня за те вольности, которые я себе позволила?
Он пересек комнату и предложил мне руку, и этот жест был ответом на мой вопрос. Мы спускались по ступеням вниз, и я ощущала своими пальцами ткань его одежды и чувствовала чистый запах свежего мыла и такой мужской запах табака. Внизу нас ждал красиво накрытый стол. Сегодня я буду сидеть за ним, как будто имею на это право, и от этой мысли закружилась голова, словно я уже выпила шампанского.
Глава 15
Лицо Джереми засветилось от удовольствия при виде дяди, и он немедленно
— Это что такое у нас здесь? — спросил он, наклонившись вперед, чтобы получше разглядеть ее. Джереми объяснил:
— Это музыкальная шкатулка, которая принадлежала брату мисс Меган. Если ее завести, она играет мелодию, а лошадки и саночки кружатся и кружатся.
— Джереми, заведи ее для нас, — попросила я.
Он взял игрушку так бережно, будто она была сделана из стекла, и осторожно повернул ключ. Веселая карусель завертелась, и негромкая мелодия зазвенела в комнате. Брэндан громко рассмеялся и кивнул, одобряя такое замечательное украшение в центре стола.
Таким образом, суп подали под звуки французской мелодии, и для меня она звучала так же приятно, как если бы для нас играли скрипки.
Наш гость был в великолепном расположении духа. То мрачное настроение, с которым он вошел в дом, улетучилось, и он с готовностью присоединился к нашей игре. Он занимал нас рассказами о своих путешествиях, вызывая полный восторг у Джереми и доставляя наслаждение мне. Он рассказывал нам о Ниле и огромных храмах Египта, рассказывал так ярко, что мы как будто своими глазами видели Сфинкса из Гизы — этот самый таинственный из монументов Египта. Брэндан описывал его загадочное, внушающее ужас каменное лицо на фоне сверкающего неба пустыни. По его словам, Сфинкса называли Стражем Пустыни, а пристальный взгляд, которым он встречал приближавшиеся к нему через пустыню маленькие человеческие фигурки, вселял в них страх.
— Я всегда чувствую, что эти глаза как будто приказывают мне, — рассказывал он нам. — Возвращаюсь к ним снова и снова в попытке разгадать этот взгляд и все же никогда не нахожу ответа. Даже в наши дни мы не знаем, кого изображает Сфинкс — бога или древнего правителя, или и того, и другого. И я предполагаю, что мы никогда не узнаем, что он спрашивает у нас.
— Как Озирис? — спросил Джереми, улыбнувшись про себя, и это показало мне, что он подумал о сюрпризе, который готовился подарить своему дяде на Рождество.
Брэндан минуту изучал его. Потом сказал:
— Нет, не как Озирис. Сфинкс не судит. Он только ставит перед нами непостижимую загадку. Может быть, загадку самой жизни.
Каким странным был этот обед — возможно, для каждого из нас. Сначала я была просто счастлива, и довольна, и беззаботна, почти как Джереми, просто наслаждаясь возможностью отметить праздничное событие.
Я была рада тому, что так тщательно одета и что свечи так мягко освещали меня, и что глаза Брэндана смотрели на меня ободряюще. Мне было с ним легко и свободно, и больше я не испытывала ни гнева, ни обиды, и совсем не была в замешательстве, как это иногда бывало раньше.
Но незаметно мое настроение стало изменяться, так как мои мысли упрямо начинали течь в том направлении, о котором я не желала размышлять. Возможно, замечание Брэндана о моем платье заставило вдруг ясно, как в фокусе, увидеть то, что лежало глубоко в моей душе.
— Это платье, что на вас, Меган… Как вы называете этот цвет? — спросил меня Брэндан Рейд.
Джереми в это время с аппетитом ел, как едят все мальчики, когда они голодны, и совсем не обратил внимания на этот разговор об одежде.
— Светло-фиолетовой глицинии, — сказала я, и, на мой слух, ответ прозвучал неожиданно, как вздох. Брэндан кивнул.
— Да, здесь есть что-то голубое от лаванды, совсем бледное и нежное. Этот оттенок делает ваши волосы еще темнее — черными, как ваши серьги, но он усиливает глубину ваших глаз и делает их еще ярче. И он очень идет вам, Меган.
Я опустила глаза, растеряв прежнюю уверенность и снова ощутив слабое потрескивание льда под ногами. Огонь в камине тихо напевал свою собственную песенку о тепле и уюте, свечи заливали мерцающим светом скатерть и серебро, но минуты простоты и доверчивости ушли. Меня беспокоил взгляд Брэндана, который говорил мне больше, чем комплимент, который он только что высказал, больше, чем я смела прочитать в его глазах. Во мне поднималось желание ответить ему, встретить его взгляд, посмотрев ему в глаза открыто и откровенно. Но сейчас я остро осознала, что сижу на месте, принадлежащем другой женщине; мои руки касаются серебра, которого по праву должны касаться ее руки; высокий бокал, из которого я пила, выбран по ее вкусу и должен находиться в ее руках, а не в моих. И больнее всего я осознавала тот факт, что мужчина, сидящий напротив меня, был мужем Лесли Рейд.
— А вы прехорошенькая, мисс Меган, — сказал Брэндан. — Но тогда… Мужчины помоложе меня должны говорить вам это.
Как будто он был очень стар! Я не могла открыто смотреть в его глаза, выражавшие восхищение, но не хотела, чтобы он думал, что я готова слушать мужчин помоложе.
— Круг знакомых мне мужчин очень узок, мистер Рейд, — возразила я.
— Хорошеньких женщин должны окружать мужчины, чтобы сопровождать их повсюду, и восхищаться ими, и говорить им, что они хорошенькие. Что ты на это скажешь, Джереми?
Джереми спокойно подумал и произнес:
— Мисс Меган красивая! Она всегда красивая.
— Устами младенца глаголет истина! — засмеялся Брэндан.
Но, к моему облегчению и тайному сожалению, больше он ничего не сказал о моей внешности.
Мы приступили к яблочному пирогу, который Джереми попросил приготовить на десерт, а потом Брэндан и я сидели и пили кофе. Но хотя мы говорили о вещах незначительных, то, что я открыла для себя, испортило мне все удовольствие от вечера, и я больше не хотела, чтобы он длился и длился. Я снова ощущала опасность и знала, что прежние удовольствие и беззаботность не вернутся. Думаю, Брэндан тоже почувствовал, что настроение изменилось. Хотя мы еще продолжали игру ради Джереми, казалось, будто нечто нереальное и призрачное вошло в столовую и село между нами за стол, будто еле заметный запах фиалок поплыл в воздухе.
Мы молчали, когда поднялись из-за стола. Джереми взял карусель и понес ее наверх. Брэндан предложил мне руку, и пока мы поднимались по лестнице на второй этаж, что-то гнетущее висело на нас тяжелым камнем.
Но Джереми не понимал, что наше веселье испорчено. Поднимаясь вслед за нами, он снова завел музыкальную шкатулку, и ее простая мелодия весело зазвенела. Вдруг Брэндан засмеялся и, щелкнув пальцами, как бы отбросил все, что нас угнетало:
— Быстро! — закричал он, как только мы достигли холла второго этажа. — Под такую музыку надо танцевать!