Окно с видом на площадь
Шрифт:
Пока мы занимались приготовлениями, я рассказала ему про то утро, когда посетила церковь, и о том, что говорил священник в своей проповеди о Дуайте Рейде. Все избегали упоминать имя его отца, когда говорили с Джереми, а я считала, что это неправильно. Это еще больше отягчало груз невысказанной вины, которую нес в себе мальчик. Он слушал меня настороженно, как мне показалось, и я чувствовала, что внутренне он напрягся.
— Мисс Меган, — спросил он, когда я кончила говорить, — если в том доме будет церемония открытия, разрешит ли мне дядя Брэндан поехать туда? Как вы думаете?
— Не вижу причин, почему он может запретить тебе поехать, — не рассуждая, ответила я, так как не имела ни малейшего представления о том, как его дядя может отреагировать на такое предложение. — Как бы то ни было, у нас еще целый месяц впереди, поэтому не надо беспокоиться об этом сейчас.
В задумчивости он закрыл крышкой продолговатую коробочку из-под бисквитов.
— Я должен пойти, — произнес он, а я подумала про себя, что, возможно, такой поступок представляется мальчику искуплением вины.
Больше к этой теме в тот день мы не возвращались. Чтобы отвлечь его от таких мыслей, я подошла к каминной полке, где стояла карусель Ричарда, и, пока вода в чайнике, подвешенном над углями, не закипела, завела игрушку, и маленькие лошадки с саночками начали кружиться под музыку. Глаза Джереми загорелись, он смотрел на карусель, а я пела для него старинную детскую песенку на французском языке:
Братец Жак, Братец Жак, Спишь ли ты? Спишь ли ты? Звонят с колокольни! Звонят с колокольни!
Динь-дон-дон! Динь-дон-дон!
Было ясно, что он очарован. Но когда я взяла игрушку с камина, чтобы позволить ему рассмотреть ее поближе, он спрятал руки за спину. Он помнил то, о чем я уже позабыла.
— Я ведь наказан… то есть вы еще не сняли с меня запрет, мисс Меган, — сказал он. — Я не должен ее трогать.
Я поставила карусель обратно на камин и завела ее еще раз, именно в момент решив, что эту игрушку я преподнесу Джереми в качестве рождественского подарка.
Когда чайник закипел и чай настоялся, мы сели за стол. Маленький праздник прошел великолепно. Джереми выглядел таким довольным, и я даже пожалела, что ни матери, ни дяди нет здесь и они не видят его. В этом ребенке я не видела ничего такого, что нельзя было исправить. Надо было только вызвать у него интерес к чему-либо новому, проявляя терпение, доброту и хоть чуточку любви.
Когда наши чашки опустели и значительная часть бисквитов была съедена, я рассказала Джереми о Ричарде, кому была куплена эта карусель, и мне самой стало легче оттого, что я высказала то, что лежало у меня на сердце. Наконец я вытащила книгу с волшебными сказками, которую мне подарили, когда я была совсем маленькой, и из которой я читала сказки Ричарду. Я предложила Джереми прочитать одну из сказок, и он был в восторге, а я с болью в сердце поняла, что он ничего не знал о дружеской атмосфере, которая создается, когда читают вслух. Он снял подушку с кресла и уселся на нее перед огнем скрестив ноги и глядя на язычки пламени, как обычно любят делать все дети, а я начала читать сказку.
Я нашла любимую сказку Ричарда, хотя не знала еще, как ее примет Джереми. Пока я читала, он не смотрел на меня, но по глазам я видела, что он слушает внимательно и на губах у него блуждала слабая улыбка.
Я читала сказку о маленькой безобразной жабе, которую никто не любил, пока доброта прекрасной девушки не избавила ее от чар, и жаба превратилась в прекрасного принца. Джереми не проронил ни звука до самого конца сказки. И только когда в комнате воцарилась тишина, он повернулся ко мне и я увидела его повлажневшие глаза.
— Даже когда он был жабой, — сказал Джереми, удивленный и растроганный, — он нашел того, кто смог его полюбить. Того, кто не посмотрел на то, что он безобразен и весь в бородавках.
Мне понадобилось некоторое усилие, чтобы заставить себя говорить спокойно. Я знала, что нужно оставаться спокойной, несмотря на то, что мне очень хотелось опуститься на колени рядом с ним перед камином и обнять его. Но нельзя было подчиниться этому желанию, ибо время еще не пришло, и такое движение с моей стороны только вызовет подозрение у него и будет, конечно, отвергнуто.
— Думаю, это естественно, — ответила я. — Девушка в этой сказке очень добрая, и она смогла разглядеть за внешностью жабы прекрасного принца.
Джереми кивнул и добавил:
— Но ведь с самого начала в жабе, наверное, было видно что-то прекрасное, чтобы девушка смогла разглядеть? А что если бы ничего этого не оказалось?.. Что если бы жаба была вовсе отвратительной?..
Я ощутила комок в горле, но пока подыскивала слова, чтобы разубедить и успокоить мальчика, раздался резкий стук в дверь.
Подойдя к двери, я открыла ее и увидела мисс Гарт на пороге. Она уже была в своем коричневом платье из мериносовой шерсти, хотя от нее все еще исходил запах фиалок. Ее щеки пылали румянцем, и она была в страшном гневе.
Глава 13
Тепло и тихое счастье, наполнявшее маленькую комнатку, моментально покинули ее. Не успела я открыть дверь, как мисс Гарт, увидев мальчика, устремилась мимо меня в комнату, даже не спросив разрешения войти.
— Что ты с ними сделал? — вскричала она, набрасываясь на него. — Где ты их прячешь?
Джереми побелел и угрюмо нахмурился, когда она сердито схватила его за плечо. Он посмотрел на нее с презрением, сверкнувшим в глазах, но ничего не сказал.
— Что произошло? — спросила я. — Что, вы думаете, он взял? Вы, конечно, могли бы спросить его более вежливо!
Мое сочувствие к этой женщине, которое я испытала ранее, испарилось, и я была готова восстать против нее ради мальчика.
— Он это знает очень хорошо, — сердито ответила мисс Гарт. — Он взял золотые ножницы и наперсток, которые принадлежат его матери. Он брал их поиграть раньше, а теперь стащил их из корзинки с рукоделием в моей комнате. Что ты с ними сделал, ты, злой мальчик?