Око Дракона

Филимонова Любовь

Михаил слушал молча, слегка кивая головой. Но Валентин заметил, как он замер, весь превратившись во внимание. Валентин продолжал:

— Пойми. Если ты сейчас ринешься отбирать у него картину, то поставишь нас в неловкое положение. Старик решит, что мы, продав ему картину, тотчас же настучали в милицию… А нельзя ли… ну, как-то обойтись без этой… конфискации. Пусть картина пока остается у старика, но формально она будет как бы под вашим негласным, если так можно выразиться, присмотром. А заодно — и сам старик. — Валентин

вертелся как уж на сковородке.

— Старик Фиорелли… интересно, очень интересно, — задумчиво произнес Михаил. Правда, было непонятно, что именно его так заинтересовало. — Ладно, постараюсь сделать все с наименьшими потерями… в том числе и для вашей репутации, — отозвался он после некоторого раздумья.

Валентин пожимая ему на прощанье руку, думал про себя, что Иванка, конечно, убьет его, узнав, что он рассказал Михаилу про картину. Хотя он и сам ощущал, что с картиной что-то не так. Та поспешность, с которой старый искусствовед захотел ее приобрести, ему и самому казалась странной. Хотя — люди искусства очень импульсивны! Кто знает, что руководило стариком?

Когда совпадают линии судьбы

Иванка все утро слонялась по квартире, пыталась наводить порядок: смахивала пыль с полочек и книжного шкафа, затем бросала это занятие на полпути, садилась, надолго задумавшись, стараясь соединить в единое логичное целое всю ту мозаику событий и фактов последних дней.

Заварила очень крепкий цейлонский чай из железной коробочки. Наслаждалась каждым глотком, наблюдала, как над коричнево-янтарной поверхностью чая возникают и тают призрачные иероглифы из дыма.

Она бы еще долго сидела так, если бы не стук в дверь. Причем, молотили ногами, нахально и прозаично.

Иванка вздрогнула, вздохнула, пробудилась от своих мыслей и пошла открывать, не спрашивая, кто, так как знала, что мимо консьержки чужой не проскользнет

Естественно, это был, Гуруджи, а с ним и Валентин.

— Вот, я же говорил! — Радостно сообщил Гуруджи Валентину.

Они ввалились за ней на кухню.

— Извините, ребята, у меня сейчас только чай… больше ничего.

— Зато у нас всего полным-полно, — Гуруджи достал из кармана два сморщенных яблочка, а Валентин извлек из барсетки пачку печенья.

— Твой телефон не отвечал целый день. Мы уже думали, с тобой опять что-то приключилось, — начал выговаривать ей Валентин.

— Я пытаюсь сложить мозаику, — меланхолично ответила Иванка. Помолчала.

— Мне самой надо еще ее осознать… Начну с главного. С моих детских воспоминаний. Был у нас в детском доме один парнишка. Звали его Алешка.

Валентин слушал не перебивая. Сашка Панкевич почти никогда и никому не рассказывала о своем детдомовском прошлом.

— Это был мой, пожалуй, единственный настоящий друг там. У него постоянно болела шея, и он ходил с головой, немного наклоненной к плечу. Как птенец, который осторожно

выглядывает из гнезда.

— И что? — спросил Гуруджи, которому не терпелось поймать логику повествования.

— А то… — Иванка говорила медленно, словно вглядываясь куда-то вдаль, — теперь я вдруг вспомнила совершенно ясно, словно видела это вчера, — тот художник, которого я встретила с моей подругой… Ник Селена… Николай Май… У него была та же странная манера наклонять голову к правому плечу, словно у него до сих пор болит… болела шея. …Мне и самой было трудно в это поверить, — но, тем не менее… Вот такое я сделала странное открытие.

— Вот так история! — присвистнул Гуруджи. Не удивительно, что картина вызывала у тебя столько ассоциаций. А почему у этого художника другое имя?

— Ты хочешь сказать, что Алеша и Ник, Николай — это один и тот же человек? — спросил Валентин.

Иванка не отвечала.

— Вначале мне об этом говорила только интуиция. Но потом я еще вспомнила… Алеше еще в детстве предсказывали, что он станет известным художником.

— Но ты ведь его не узнала?

— Прошло почти двадцать лет… Мы, конечно, очень изменились.

— А имя?

— Многих из детдома брали на усыновление. Имена тоже менялись…

— Допустим, — Валентин нахмурил лоб. — Допустим. И о чем же говорит нам эта информация?

— Теперь я уже почти не сомневаюсь, что Алекс… Николай… в опасности. И почему-то именно я вижу эти сны… И то, что его картина «Око Дракона» попала именно ко мне — не случайность!

Иванка, Валентин и Валдис замолчали, задумавшись.

— Кто знает, может, в прошлой жизни мы были братом и сестрой, — тихо добавила она.

Друзья Иванки чувствовали, что все они тем или иным образом тоже втянуты в эту историю, и эта картина тоже стала частью их жизни.

— Ну вот и вырисовываются мои… наши дальнейшие действия. — Иванка без лишних слов правильно поняла молчание друзей.

— Картина «Око Дракона» была написана где-то на далеком греческом острове, как утверждает наш астролог Акапо Шерри, он же собиратель древностей Масандро Фиорелли, он же… — начала Иванка.

— Выходит, что именно там и пропал наш художник, — подхватил Валентин. — Что из этого следует?

— А вывод прост: этот остров …как его? — вмешался Гуруджи.

— Василикос…

— Да, Василикос, — самый привлекательный остров для летнего отдыха, — торжественно заключила Иванка, вдохновленная проницательностью друзей.

— Для нашего летнего отдыха, — уточнил Валентин.

— Думаю, у нас все получится, — тихо и твердо сказала Иванка. — И мы сможем тогда понять тайну… или странную судьбу картины. О чем она? Почему за ней идет такой шлейф событий?

— А я, кстати, умею управлять лодкой, — вставил Гуруджи, которому показалось, что о нем забыли. — У меня дед жил на берегу реки и был рыбаком.