Око Марены
Шрифт:
– Добра-то взяли и впрямь изрядно, – вновь поднял голос Афонька. – А из полона ты нам ни единой души не дал. Все себе охапил. Негоже так-то.
– Дозволь, княже, и мне слово молвить, – поднялся кряжистый Эйнар. – Я издалека. И вои мои тоже издалека. Наша земля далеко. Но с лета минувшего нашей отчиной эта земля стала. И ратиться мы вышли ныне не потому, что князь Константин нам землю дал, зерно, шкуры, скот, помог дома построить". Мы вышли свою землю защищать, свой отчий дом. Еще позовет – еще пойдем. И наград не попросим. Это мы – пришлые. Вы же здесь давно живете. Она с рождения ваша. Думаю, что честный вой о плате за защиту земли отчей говорить устыдился бы. Он сел, раскрасневшийся, непривычный к длительным речам, и тут же поднялся отец Николай.
– В Писании сказано, – начал он негромко, – что никто не может служить двум господам – богу и маммоне [107] , коя жадность и корысть есть. Ибо разные они. Или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть [108] . И ежели одному поклонишься, то другого надобно отринуть. Выбирать же – дело совести каждого человека. Один Господа выбрал и жизнь за отчий дом готов положить. Другой – маммону. Тогда ему и вовсе негоже воем становиться.
107
Маммон (Мамона) – имя древнего языческого божка у некоторых семитских племен. Покровительствовал наживе и богатству.
108
Мф., 6:24.
Не за гривнами вы сюда пришли, а кто иначе думает, того, мнится мне, князь наш по доброте своей отпустит из дружины своей да еще серебра даст. Иди, добрый человек, в гости торговые али еще куда. И ни к чему тебе быть причастным к нашим делам богоугодным. Верно ли я сказываю, княже? Отпустишь ли? – обратился отец Николай к Константину. – Не станешь карать слабодушного?
– Верно, – кивнул князь. – Слово мое твердо. В том я ныне на мече роту даю. И отпущу, и обиды держать не буду, да еще и гривенок отмерю. Коль тысяцкий уходит – поболе, коль сотник – помене, но пустым от меня ни один дружинник не уйдет. Насильно тащить никого не станем. Но назад вернуться таким дороги уже не будет.
Тишина, наступившая после этих слов, была какая-то настороженная, и у Константина появились серьезные опасения, что кое-кто из собравшихся здесь уже прикидывает – что выгоднее.
Он оглянулся по сторонам и наткнулся на пристальный взгляд Вячеслава. Тот сочувственно смотрел на Константина, но не как на князя, как на своего товарища, который попал в затруднительное положение и надо его срочно выручать, а как – неизвестно.
Затем верховный воевода всего рязанского войска глубоко вздохнул и отчаянно тряхнул головой, весело хмыкнув и задорно подмигнув князю. Выглядел он не как властный, не терпящий возражений Вячеслав, который совсем недавно, в сентябре месяце, гонял всю дружину до седьмого пота, включая будущих учителей пеших ратников, а скорее как прежний бесшабашный Славка, капитан с краповым беретом, никогда не унывающий и всегда умеющий найти выход.
– А я вот что скажу, – он окинул всех своим суровым взором, как и надлежало смотреть набольшему верховному воеводе Рязанского княжества, и громко – торжественно воззвал: – Други мои. Соратники славные, – и, внимательно оглядев всех, продолжил проникновенно: – Вспомните, что допрежь пеших ратников вам и самим строю учиться пришлось. Хорошо ли я вас учил?
Нестройный гул голосов означал, по всей видимости, что учебой своей все довольны.
– Не забижал ли? – поинтересовался, выждав, пока все стихнет, Вячеслав.
И вновь почти каждый из тысячников заверил его в том, что все было замечательно.
– И что вои наши незамеченно обошли Ингваря – моя заслуга, – начал он перечислять, загибая пальцы. – И что именно там, где нам нужно было, мы его окружили, тоже я постарался. И что из окружения уйти не дал – и здесь я молодец. А кто всего с двумя сотнями Переяславль-Рязанский взял? Опять я. А кто под Коломной полк засадный привел в нужный час? Сызнова я. И вот теперь вопрошу я нашего славного тысяцкого Радунца – кто большей награды заслуживает от нашего князя, я или ты?
– Да кто ж спорит! – развел руками Радунец. – Знамо ты. Ибо набольший ты у нас и все мы под тобой ходим, а выше токмо един князь Константин.
– Хорошо, – важно кивнул головой Славка и продолжил: – Стало быть, кому, Афонька, надлежит первым награду просить у князя нашего?
– Тебе, тебе, – раздалось со всех сторон.
– Все согласны? – поинтересовался воевода.
– Тут перечить не в чем. Справедливо ты все сказываешь, – ответил за всех Изибор.
– Ну а раз так, то я первым, с вашего согласия, к князю за своей наградой и подойду. Как только он даст мне все, что я у него попрошу, – тогда лишь ваш черед настанет. А пока я не подошел и не попросил – вам и соваться нечего, ибо с воеводы свово пример надо брать. И более, чем я, просить вам, стало быть, не след.
– То исть ето как? – не понял Радунец.
– А так, – пояснил ухмыльнувшийся Стоян. – Пока наш Вячеслав-воевода молчит, то и тебе молчать надобно.
– А ты когда ж свое слово князю обскажешь? Можа, прямо чичас, а мы обождем, – предложил Афонька-лучник.
– Ишь ты какой прыткий, – хмыкнул Славка и пожаловался: – Продешевить боюсь. Ну как попрошу, да мало. Так что лучше еще подумаю. Как следует.
– И сколь же ты мыслить будешь? – с досадой спросил все уже понявший Изибор.
– Тут торопиться не надо, да, торопиться не надо, – зачастил Славка, пародируя незадачливого жениха из «Кавказской пленницы». – Важно попросить большую награду. Очень большую. Важно не ошибиться. Торопиться не надо, – и тут же, сменив тон, медленно и внятно, чуть ли не по слогам произнес: – А пока я молчу, то и всем остальным надо тоже помалкивать, – последнее слово прозвучало особенно. Это была рекомендация, по тону явно напоминающая приказ, который, как известно, обсуждению не подлежит.
На этом заседание и закончилось. Только Славка не спешил подниматься со своего места.
– Спасибо, старина, – поблагодарил его Константин, едва закрылась дверь за последним тысяцким. – Выручил.
– Влип, очкарик! – констатировал воевода-спецназовец и зловеще пообещал: – Это тебе только цветочки, запомни мое слово. Но и ягодки не за горами. Я ж тебе говорил про медальки с орденами. Разработано все давно, так чего тянешь?
– Это сказка скоро сказывается, – огрызнулся Константин. – Раньше лета не успеть златокузнецам нашим. Минька сказал, что на одни маточники месяцы уйдут.