Око силы. Четвертая трилогия
Шрифт:
— Я собрала некоторые документы, — невозмутимо сообщила товарищ Бодрова, когда за мужчинами закрылась дверь. — Ольга Вячеславовна, их стоит сжечь, причем немедленно. Вы посмотрите?
Бывший замкомэск согласно кивнула. Отпустили сейчас, но могут отправить на цугундер и завтра, и послезавтра. Списки на арест никуда не делись — полсотни страниц, если верить Маруське, подруге лучшей.
— Я еще раз стол свой перетряхну. А вы, Татьяна, никого не пускайте. Только оружие спрячьте, сегодня у ОГПУ клиентов и без вас в избытке.
По изуродованному лицу секретаря промелькнула странная усмешка.
— За меня не беспокойтесь. Ольга Вячеславовна, если вам деньги нужны…
— …И ероплан до городу Парижу, — перебила кавалерист-девица. — Нет, товарищ Бодрова. От Врангеля не бежала, и от этих не побегу.
* * *
Оставшись в кабинете одна, Ольга заперла дверь на два оборота, подошла к столу, расстегнула тесный ворот блузки. Прокашлялась, голос проверяя.
— Наташа!..
Ответа не было, лишь возле стены что-то ее слышно зашуршало. Зотова нахмурилась, врезала кулаком по столешнице:
— Наташка! Наташка, карлик чертов! Сюда, а не то рассержусь!..
— Не сердитесь, тетя Оля.
Девочка стояла у двери. Не в знакомом, недавно пошитом платьице — в рваном мужском костюме не росту. Рукава пиджака грубо обрезаны, штанины булавками схвачены, по лицу — черная краска большими мазками. Кепка до самых ушей.
Черный карлик…
— Не сердитесь, тетя Оля, — повторила Наталья Четвертак. — Я вам сказать хочу… На Сеньгаозере, в лесу, когда мне на вас указали, я вначале испугалась. Очень уж вы с виду строгая, прямо как моя мама покойная. А вы, оказывается, не строгая. Хороший вы, тетя Оля, человек, буду всю жизнь доброту вашу помнить. А о Киме Петровиче не плачьте, он-то о вас плакать бы не стал!
Ольга подошла ближе, осторожно прикоснулась к черной дырке на пиджачном плече:
— Сильно ранили?
Девочка поморщилась:
— Болит немного. Ничего, на нас, солнечных, быстро заживает. А если что, Владимир Иванович вылечит. Не впервой мне. Когда банду на Тамбовщине брали, я пулю в живот получила. Выжила, даже шрам затянулся. Вы же не заметили, верно?[50]
Зотова провела ладонью по глазам и внезапно всхлипнула, жалобно, по-детски.
— Как же мне теперь жить, Наташка? Скажи, как мне жить? Ты же для меня… У меня же больше никого, никого!..
Не договорила, закусила зубами ладонь.
— Не жалейте, — тихо ответила девочка. — Никого не жалейте, тетя Оля, тогда и жить легче будет. Не стоят люди того…
Махнула грязной, в запекшейся крови, ладошкой.
Исчезла.
Глава 12
Пещера Дракона
1
— Отря-я-ад! Р-р-равняйсь!.. Отставить! По команде «равняйсь» следует обратиться налево, дабы увидеть грудь четвертого человека, а не щериться в бороду, причем нестриженную. Еще раз замечу — отправлю до самого отбоя гильзы подбирать и в мешки складывать… Р-равняйсь!..
Хмурится Иван Кузьмич Кречетов, порядок уставной блюдя, а на душе оркестр полковой, польку-бабочку играет. Выжили! Дошли!..
— Смирррна-а!..
В строй встали все — бородачи-ветераны, Кибалка с ремнем неподтянутым, мальчишки из Ревсомола, желтые монахи. И Чайка встала, и даже служанка ее, что инструктором числится. И комиссар, товарищ Мехлис встал — не перед строем, а среди бойцов. Потому что не встанешь — всю оставшуюся жизнь будешь жалеть.
Окончен поход!
— Товарищ комбриг! Сводный отряд посольства Сайхотской Аратской республики для встречи построен. Докладывал командир, Полномочный посол Кречетов!..
Костя Рокоссовский улыбку с лица смахнул, посуровел взглядом:
— Здравствуйте, товарищи!
— Здра-а-а-а-а!..
От крика у кавалеристов, что напротив выстроены, чуть «богатырки» со стриженных голов не слетели. Рокоссовский ровную ладонь к синей звезде приложил, ударил звонким голосом:
— Спасибо, товарищи! Всем вам — спасибо!..
И шепотом, чтобы бойцов не смущать:
— Командуй «вольно», не будем парад устраивать… Только не комбриг я уже, Ваня. Две недели, как дивизию дали.
У Кречетова даже челюсть отвисла. «Вольно», понятное дело, скомандовал, монахов, к строю непривычных, отправил обратно в лагерь, остальным ради такого случае разрешил курить, сам же только моргал и головой покачивал:
— Дивизию!.. Ох, Константин Константиныч, ох, широко шагаешь!.. Вот возьму — и завидовать начну.
Рокоссовский, взглядом погрустнев, взял друга-товарища за локоть:
— Не надо завидовать, Ваня. Дивизия — только номер, знамя и три сотни сабель, чтобы по Кашгару было с кем проехать, губернатора здешнего успокоить. Дипломатия! Это я тебе завидую…
Окончательно сбитый с толку Кречетов хотел узнать, чего у него в жизни завидного образовалось, однако не успел. Взвизгнули тормоза, хлопнула дверца авто:
— Вижу, митинг уже начали? Это правильно! Ибо коммунист…
Иван Кузьмич невольно сглотнул.
— …Должен нести пламенное партийное слово, используя для этого каждую свободную минуту, каждую секунду! Большевистская правда — оружие посильнее пуль и снарядов!..
…Худой, плечистый, черноволосый, со знакомыми морщинами на загорелом лице. В темных глазах пламя плещется, из ноздрей только что дым не идет. Подошел, ткнул широкую крепкую ладонь:
— Мехлис Лев Захарович, член Центрального Комитета и его специальный представитель. Рад знакомству, товарищ Кречетов!
Иван Кузьмич руку пожал да в сторону покосился, где его бойцы самокрутки палили. А комиссар малокурящий куда делся?
— Здравствуйте, товарищи!
Вот и он, плечистый и черноволосый, с морщинами на лице. Ростом, правда, пониже, и возрастом заметно моложе. А так похож, вроде как брат младший.
— Мехлис!
— Мехлис!
Руки пожали, друг на друга поглядели. Тот, что приехал на авто, брови к самой переносице сдвинул: